Тревожное счастье - [18]

Шрифт
Интервал

— Ты действительно вышла за него? Он тут, когда ему становилось легче, рассказывал… Девчата не верили. Дитя… Я тоже сначала не верила.

Саша не слушала ее. Она стояла у кровати и не сводила взгляда с Петра. Он лежал с закрытыми глазами, будто спал, но его запекшиеся, потрескавшиеся от жара губы время от времени кривились от боли, тело вздрагивало, а пунцовые пятна на впалых щеках в этот миг пропадали, и щеки сразу становились бескровно-бледными.

Саша опустилась на стул возле кровати, наклонилась над Петром и, взяв его горячую руку, прижалась к ней щекой.

Люба недружелюбно усмехнулась и поправила пузырь со льдом на голове больного.

— У него сорок один температура. Все время держим лед, — сказала она сухо, вероятно желая подчеркнуть, что больному нужна не нежность, а заботливый уход. — Тяжелый случай двухсторонней пневмонии. Ждем кризиса… Ты подежуришь возле него?

— Я буду тут…

— Должно быть, Бася Исааковна не разрешит. Мне и так достанется, что впустила тебя. Беру на себя.

Саша вспомнила: когда они ходили сюда на практику, все очень боялись этой суровой Баси Исааковны, главного врача. Но теперь она никого не боялась. «Никто меня отсюда не прогонит. Не уйду», — решила она, готовая отстаивать до конца свое право быть при нем.

Она уверенно поправила подушку, одеяло. Смотрела, как страдальчески отражается боль на лице мужа, и сама чувствовала эту боль где-то глубоко в груди. Петро стонал — она нежно гладила его руку, щеки. Соседи-больные с уважением разговаривали с ней, расспрашивали, откуда она, рассказывали, как привезли Петра, как он бредил все эти дни, жаловались на свои болезни. Она им отвечала, что-то советовала, даже кого-то выслушала… Но потом не могла вспомнить, о чем ее спрашивали, что она отвечала, зачем она выслушала: это смешно — ей, фельдшерице, выслушивать больного после опытных врачей! Но тогда она не думала об этом. Она была благодарна этим людям за то, что они так тепло говорят о Петре, и хотела им сделать что-нибудь приятное и полезное, чем-нибудь помочь. Но что бы она ни делала, с кем бы ни разговаривала, она не отрывала глаз от Петра. Мысль о том, что он может умереть, больше не приходила. Такая мысль не могла появиться, пока она видела, как он дышит, стонет, морщится от боли. Его жизнь — это ее жизнь, а даже самый безнадежно больной человек думает только о жизни. Только о жизни! Саша представляла себе, как Петро опять приедет к ней и она уже больше никуда его не отпустит. Он хотел ехать на место назначения, куда-то в Белосток. Нет, не надо ему ехать. Они будут ходить вместе по полю, сидеть в саду. Потом она возьмет отпуск, и они поедут на пароходе. Она вспомнила, как перед болезнью он уезжал от нее. Они ехали вместе до Речицы — ее вызывали в райздрав. Они долго ожидали парохода. Петро сказал, что ему холодно. Она закутала его в свой шерстяной платок. Он, закутанный, заснул, положив голову к ней на колени. А потом пришли какие-то девушки-хохотуньи и разбудили его. Возможно, он и простудился тогда, в ту ночь?

Петро вдруг застонал и позвал:

— Мама! — потом сказал что-то непонятное. — На Ягодном не проедем, нет! Пойдем!..

«Мама»… У Саши подступил комок к горлу, она и обрадовалась его голосу и ревниво хотела, чтоб он позвал ее.

Через минуту он открыл глаза, долго смотрел на нее, потом слабо усмехнулся и прошептал:

— Саша!.. — И тут же пожаловался, как жалуется ребенок матери: — Мне очень больно, Саша.

— Больно, Петя, больно, я знаю. — Она наклонилась и поцеловала его в горячие сухие губы.

Люба заглянула в палату и сказала:

— Ты покорми его, он ничего не ест. Может, у тебя станет…

Он действительно не отказался от еды, хотя ему было тяжело глотать. Когда она кормила, больные вдруг легли в свои кровати и зашептали:

— Идет. Идет…

— Ложись, хлопцы!

Саша поняла, кто идет, только тогда, когда увидела в дверях Басю Исааковну. Главврач делала обход. Она останавливалась у каждой кровати, слушала объяснения лечащего врача, спрашивала больного о самочувствии, давала указания. Дойдя до кровати Петра, она сурово спросила у Саши:

— А вы кто?

Саша смутилась и стояла, как провинившаяся ученица.

— Я? Я — фельдшер…

— В моей больнице я не знаю такого фельдшера. Вы кто больному?

— Я?.. Сестра, — она не понимала, почему не призналась, что жена, вероятно, побоялась, что не поверят или скажут что-нибудь обидное, оскорбительное.

— Кто пустил? — обратилась главврач к дежурному врачу.

Тот пожал плечами.

— Я пустила. Мы вместе учились, — с неестественной улыбкой сказала Люба.

— Разрешите мне остаться, — несмело, со слезами в голосе попросила Саша.

— Полчаса, — милостиво разрешила Бася Исааковна.

Саша со страхом наблюдала, как врачи осматривали Петра, как, отойдя, шептались, повторяя страшное слово «кризис», и она решила не оставлять мужа, что бы ни говорили, что бы ни делали.

Через полчаса Люба попросила Сашу оставить палату. Больные напали на Любу: разве она не видит, в каком состоянии близкий человек! Пусть сидит, никому она не мешает. Люба вышла и больше не возвращалась. Больные успокаивали Сашу, подбадривали, называя с ласковой иронией сестрой. Она не понимала, зачем ее успокаивают: она не плакала, не ломала рук в отчаянье, она просто сидела и не сводила взгляда с любимого лица; она не знала, что его боль, его страдания отражаются и на ее лице, а со стороны это было хорошо видно.


Еще от автора Иван Петрович Шамякин
В добрый час

Роман «В добрый час» посвящен возрождению разоренной фашистскими оккупантами колхозной деревни. Действие романа происходит в первые послевоенные годы. Автор остро ставит вопрос о колхозных кадрах, о стиле партийного руководства, о социалистическом отношении к труду, показывая, как от личных качеств руководителей часто зависит решение практических вопросов хозяйственного строительства. Немалое место занимают в романе проблемы любви и дружбы.


Атланты и кариатиды

Иван Шамякин — один из наиболее читаемых белорусских писателей, и не только в республике, но и далеко за ее пределами. Каждое издание его произведений, молниеносно исчезающее из книжных магазинов, — практическое подтверждение этой, уже установившейся популярности. Шамякин привлекает аудиторию самого разного возраста, мироощущения, вкуса. Видимо, что-то есть в его творчестве, близкое и необходимое не отдельным личностям, или определенным общественным слоям: рабочим, интеллигенции и т. д., а человеческому множеству.


Торговка и поэт

«Торговка и поэт… Противоположные миры. Если бы не война, разрушившая границы между устойчивыми уровнями жизни, смешавшая все ее сферы, скорее всего, они, Ольга и Саша, никогда бы не встретились под одной крышей. Но в нарушении привычного течения жизни — логика войны.Повесть исследует еще не тронутые литературой жизненные слои. Заслуга И. Шамякина прежде всего в том, что на этот раз он выбрал в главные герои произведения о войне не просто обыкновенного, рядового человека, как делал раньше, а женщину из самых низших и духовно отсталых слоев населения…»(В.


Сердце на ладони

Роман-газета № 10(310) 1964 г.Роман-газета № 11(311) 1964 г.


Снежные зимы

… Видывал Антонюк организованные охоты, в которых загодя расписывался каждый выстрел — где, когда, с какого расстояния — и зверя чуть ли не привязывали. Потому подумал, что многие из тех охот, в организации которых и он иной раз участвовал, были, мягко говоря, бездарны по сравнению с этой. Там все было белыми нитками шито, и сами организаторы потом рассказывали об этом анекдоты. Об этой же охоте анекдотов, пожалуй, не расскажешь…


Криницы

В романе «Криницы» действие происходит в одном из районов Полесья после сентябрьского Пленума ЦК КПСС. Автор повествует о том, как живут и трудятся передовые люди колхозной деревни, как они участвуют в перестройке сельского хозяйства на основе исторических решений партии.


Рекомендуем почитать
Осеннее равноденствие. Час судьбы

Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.


Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.