Тревожное счастье - [17]

— Ты не спишь? Спи. Меня опять вызывают. — Она поцеловала его и, взяв в руки туфли, чтобы не стучать каблуками, вышла.

Петро с какой-то восторженностью подумал, что опять где-то родится новый человек, опять придет радость в чей-то дом, и от этой мысли мгновенно исчезла его тревога, словно он вдруг убедился в непобедимости жизни. Он быстро уснул. Проснулся на рассвете от прикосновения Сашиных рук: она ложилась рядом. Тело ее было холодное, и вся она пахла свежим сеном, дорожной пылью и йодом. А через час ее вызвали опять.

За завтраком Саша сказала:

— Сегодня приняла двух чудесных мальчиков.

— Опять мальчики! — вяло сказала Аня. — Говорят, к войне это, когда рождаются одни мальчики…

— Никакой войны не будет. Все это бабья болтовня, — сказал Петро авторитетно, как подобает мужчине.

Если не считать ночных мыслей и тревоги, он действительно был убежден, что войны не будет, и если враг нападет, то будет разбит сразу, за какую-нибудь неделю-две.

Как и его ровесники, он безгранично верил в могущество армии, в которой ему предстояло служить.

Саша тяжело вздохнула. А потом, с глазу на глаз, призналась Петру:

— Я никогда ничего не боялась и никогда не думала об этом. А теперь боюсь…

— Чего?

— Войны. Знаешь, если имеешь счастье, то всегда боишься потерять его. Правда?

…Вскоре ей пришлось пережить за свое счастье страх настоящий, не воображаемый.

После выпускного вечера будущие техники-автомобилисты и дорожники поехали за город и там попали под проливной дождь. Петро простудился и заболел двухсторонним воспалением легких. По тому, как коротко было письмо — несколько слов, без знаков препинания: «Сашок я заболел воспалением Лежу в Первосоветской Целую тебя» — и по тому, как слаба была рука, выводившая кривые, разрозненные буквы, Саша поняла, что муж тяжело болен. Растерянная, испуганная, она прибежала из амбулатории к хозяйке и впервые при ней заплакала.

— Чего ты? — удивилась хозяйка.

— Я боюсь, что он… — по-детски всхлипывала Саша.

— Другого найдешь, — шутя сказала хозяйка, но сама потом была не рада.

Саша отшатнулась, и глаза ее блеснули сквозь слезы гневом.

— Как вам не стыдно, Аня! Вы сами похоронили мужа. Я люблю Петра, он мне дороже всего на свете!

Аня очень смутилась.

— Прости, Шурочка, разве я хотела плохое сказать. Просто не удержала язык… Боже мой, такая наша судьба женская!.. — И она тоже заплакала.

— Я сейчас же поеду к нему. Ему будет легче, если я буду с ним.

— Как ты поедешь? А работа?

— А что работа! Разве что-нибудь случится за день-два? Я же скоро вернусь. Я только увижу его, успокою…

— Ты сходи и попроси у председателя лошадь, я хоть подвезу тебя.

— Где ты его найдешь, председателя. Да и лучше, чтоб никто не знал. Я пойду до Речицы. Как раз успею к рабочему поезду.

— На ночь глядя в такую дорогу? Боженька мой!.. — испугалась хозяйка.

— Аня, вы не отговаривайте меня. Я не маленькая.

С собой, кроме денег, завязанных в носовой платочек, она захватила белый халат, зная, что он пригодится ей.

Она не шла, а бежала. Над ней звездное небо, безмолвное и бесконечно далекое, а к самой дороге подступали высокие хлеба. Они жили: в них что-то шепталось, звенело, вздыхало. Эта близость чего-то живого бодрила и одновременно страшила. Из-под ног неожиданно взлетали ночные птицы, чуть ли не ударяя крыльями по лицу. Вначале Саша пугалась и даже вскрикивала от страха, потом привыкла и уже не обращала на них внимания.

«Чего мне бояться, если Петя болен? Славный мой, любимый!..»

Кое-где начали жать, и на поле стояли бабки, похожие в темноте на фигуры людей. Одна из них вдруг приподнялась и бросилась бежать. Саша испугалась и тоже побежала. Мчалась так, что казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Но она подумала о Петре — и страх пропал. Проходя мимо деревни, она опять увидела, как с придорожной скамейки вскочили и побежали две фигуры. Она подошла так близко, что успела хорошо рассмотреть обыкновенных людей — девушку и парня: вероятно, влюбленных. И вдруг догадалась, почему они убегают. Чтобы не нести халат на руке, Саша надела его и, похожая на привидение, пугала людей. Она скинула халат и пошла медленнее. Небо на востоке зарозовело: кончалась короткая летняя ночь.

Старому больничному сторожу Саша сказала, что она практикантка, и в качестве пропуска показала халат. Она боялась спросить у кого-нибудь из сестер, где лежит Петро, — а вдруг скажут, что его нет! — и тихо обходила все палаты отделения. Открыв дверь одной из палат, она увидела медицинскую сестру, склонившуюся над кроватью в углу. И сразу в сердце кольнуло: он там! Она торопливо пошла к кровати. Больные поднимали головы и с удивлением смотрели на нее. На звук шагов повернулась и сестра.

Саша узнала Любу и остановилась. Враждебное чувство ревности шевельнулось в груди: Петро рассказывал, как Люба пыталась его «заманить».

— Ты? — удивленно спросила Люба. — Это он тебя все время звал «Саша, Саша!»… Теперь я понимаю. — Она критически оглядела Сашу и улыбнулась.

С помощью отца, директора совхоза, Любе удалось переехать в город, и теперь она работала старшей сестрой. А главное — в городе она имела женихов и была уверена, что скоро выйдет замуж. Жизнь в городе, женихи, должность давали ей, по ее мнению, основание гордиться, вести себя важно и свысока смотреть на таких, как Саша, «деревенских». На Петра она сердилась, но к больному относилась внимательно и даже хвастала перед сестрами, что этот парень когда-то от любви к ней сходил с ума и пешком за полсотни верст прибегал к ней в деревню. Появление Саши немного раздосадовало ее. «Жена», — пренебрежительно подумала Люба и спросила: