Третье поколение - [69]

— Вот видишь. А потом он работал на том самом углу, где раньше работал ты.

Портной рассмеялся:

— Так разве это может быть? Станет он меня с лесов скидывать, чтобы самому на мое место встать? На что это ему, когда здесь какой хочешь работы полно везде и всюду!

— Может быть, и так. Мы, понимаешь, стараемся узнать, кто это с тобой так поступил... Хорошо еще, легко отделался. -

— Известно. Могло быть хуже.

— Ты как насчет работы думаешь?

— Думаю, завтра. Как там с кладкой кирпича? Ecть еще?

— Сколько хочешь.

— Завтра пойду,

— А вечером приходи ко мне, чай будем пить.

— Обязательно приду. Что мне целый вечер делать!

Портному и в самом деле не сиделось дома, его тя­нуло к людям, он неохотно оставался один. На следую­щий день, придя с работы, он часа два отдыхал, наслаж­даясь чистотой своей постели, а за полчаса до захода солнца пошел к Нестеровичу чай пить.

Нестерович давно уже ждал его и был не один. Встре­тив в этот день Наумысника, он сказал ему:

— Зайди под вечер; если хочешь, дам справку. Прав­да, конечно, дочку надо учить.

Наумысник не поверил в искренность этих слов и не­которое время раздумывал, что ответить и как поступить. Он чувствовал свой промах: из-за этой справки на него поглядывали косо, подозревая за ней что-то другое. Луч­ше было бы справки не брать, да и тогда не следовало говорить о ней. Но сейчас не взять ее тоже нельзя: странным покажется такой неожиданный поворот. А, с другой стороны, справку все-таки стоит иметь. «Посмо­трим, как там будет. Разговор покажет. Сходить к нему, во всяком случае, нужно, чтобы ничего не думали».

И Наумысник сказал:

— Я, признаться, передумал. И правда, разве дочка не может одна поехать учиться? Буду работать, мне тут неплохо.

Это было сказано так спокойно и рассудительно, что совсем сбило с толку Нестеровича. «Может, он и в са­мом деле правду говорил? Однако же пускай зайдет».

На столе стоял чай. Наумысник медленно помешивал ложечкой в стакане, он был совершенно спокоен. Не­стерович пил чай и в промежутках между одним глотком и другим писал справку. Несколько раз и вовсе бросал писать и, не торопясь, пил чай. О том, что портной вер­нулся из больницы, Наумысник еще не знал. Творицкая, как и все это время, была далеко отсюда. А самому ему уже недолго оставалось тут быть — еще месяц или в крайнем случае два, к тому времени окончится назна­ченный ему срок. А тогда у него и без Нестеровича будет любая справка, какую он сам пожелает. Сейчас, когда уже приближалось назначенное время и все у него шло хорошо, Наумысник не сомневался, что удирать ему ни­куда не придется, что все обойдется благополучно. Бы­вали, конечно, тревожные моменты, но в последнее время довольно редко.

— Так давать тебе справку или нет? Может быть, не надо?

— Может быть, и не надо. Останусь тут, и ладно.

«Так спокойно говорит; может, все это чепуха, что я о нем думаю?»

Смеркалось. Вошел портной.

Возле окна стоял большой шкаф. Он заслонял свет, и до самых дверей тянулась от него полоса тени. Самое же окно было еще все в отсветах заката. Этот контраст еще больше сгущал сумрак у дверей. Так что прошло несколько минут, пока Наумысник узнал портного, кото­рый тем временем тщательно вытирал сапоги о соломен­ную подстилку у входа.

— Здорово, здорово! — сказал Нестерович. — Кстати пришел: может быть, подпишешь справку за секретаря? Ты, как ударник строительства, имеешь право подписать.

— Отстань, никогда я ничего не подписывал!

Наумысник насторожился, услыхав знакомый голос.

Покуда он в тревоге старался вспомнить, кому принад­лежит этот голос, Нестерович начал громко читать: «Дана сия ударнику Наумыснику...» Он прочел всю справку.

— Ну, иди, подписывай. Тут и сам Наумысник сидит.

Портной вышел из полосы тени, стараясь разглядеть наконец пресловутого Наумысника. Тот, увидав портно­го, шарахнулся в сторону.

— Вот это и есть Наумысник? — протяжно произнес портной, протирая глаза и самому себе не веря. — Не­стерович не спускал глаз с обоих. — Вот он, оказывается, какой! Хорош Наумысник! Бог ты мой, что ж это такое творится? Здорово, Степуржинский!

И протянул ему руку. Но вдруг о чем-то подумал, нахмурился, стиснул зубы и отступил на шаг.

— Это ты, стало быть, Наумысник?

Так портной и остался стоять несколько минут, охва­ченный новой и неотвязной мыслью.

2

Это и в самом деле был Степуржинский. Портной не ошибся. И тем не менее он не так уж и удивился. Слу­чись это раньше, в обычной для него обстановке, портной охал бы, раскачивался и беспрестанно повторял бы: «Браточка, и что ж это на свете творится!» А сейчас портной привык ко всяким неожиданностям: стояла испокон веку хата — ее развалили; был он всю жизнь порт­ным — стал каменщиком; раньше тут вековали Тетеревские гати и торчали на солнце Две Хаты, а теперь создается нечто небывалое: узкоколейная железная до­рога, шоссе, корпуса каменных домов, и везде полным-полно рабочих. Сам он, когда ходил по свету, чуть ногу натрет — устилает, бывало, сапоги соломенными стель­ками, а тут свалился с высокой стены и думал только о том, как бы выжить. Думал, что сын будет бродячим портным, а дочь выйдет замуж за какого-нибудь гонтаря и будет примешивать к молодой коре покупную муку. А на деле оказалось, что сын — инженер, а дочь — врач. Все изменилось на свете, и портной утратил спо­собность удивляться.