Третье поколение - [71]

Слава смеющимися глазами посмотрела на мать.

— А к Ирине мы сегодня не пойдем!

— Почему?

— Никогда не угадаешь... А... потому... не... пой­дем... — говорила Слава, делая паузы после каждого слова и наблюдая за впечатлением, какое это произво­дит на мать, — что сама Ирина скоро придет сюда и будет, рассказывать нам новую сказку. Она нам каждый раз новую сказку рассказывает. А теперь, мама, я тебе что-то покажу. Иди за мной. Тихонечко, тихонечко. Вот так. Теперь стой и ничего не говори, а то испугаешь...

— Кого? — прошептала Зося.

— Вон, видишь, под той елочкой какая густая трава? Туда нельзя ходить!

— Почему?

— Потому что там птенчики! Их нельзя пугать! А те­перь иди сюда и можешь говорить. Ого, как уже много!

— Чего?

— Видишь, вчера тут выскочили два гриба, я это место приметила, чтоб сегодня найти. А теперь смотри, эти два гриба уже какие большие, а около них сколько маленьких из земли вышло! Это, наверно, их дети! Но только это волчьи грибы, кушать их нельзя, я знаю. Они вредные. А посмотреть на них — они такие красивые! А знаешь, мама? Я уже скоро в школу пойду. А там в школе заведующая Ирина... Посмотри, мамочка, у тебя на ноге рыжий муравей!..

Слава не могла устоять на месте. Она кружилась, бегала, показывала матери мох и цветы, разглядывала птичек на деревьях и авторитетно называла их. Она объясняла, почему в лесу роса держится дольше, чем в поле, почему в этом году должно быть много грибов.

— Очень тепло и дождики льют. Это Нестерович сказал. Скоро настоящие грибы пойдут.

— Надо говорить «дядя Нестерович».

— Да я все забываю! Ну ладно.

Через час пришла Ирина. Дети собрались в кружок. Опустившись на траву и усадив Славу к себе на колени, Ирина начала рассказывать очередную «сказку выходного дня». Такая сказка обычно отнимала минут двадцать. Незадолго до окончания Ирина и Зося увидели портного. Он стоял, прислонившись к дереву, и слушал. Когда сказка была окончена и дети отправились гулять, портной подошел к Ирине.

— В сказке, — начал он, — говорится примерно так: шла девочка купаться, и застигла ее гроза. Она стояла под деревом, промокла. А когда гроза прошла, девочка увидала: лежит невдалеке вывернутое с корнями дерево, а из-под корней видны разные золотые вещи. Дальше оказывается, что за несколько лет до того эти вещи за­рыли здесь бандиты, когда их начали отсюда выкури­вать. Ну хорошо. А в конце сказки вы детям задачу задали: как они думают, что сделали девочка и ее роди­тели с этими вещами? Когда дети вернуться с прогулки, вы им расскажете новую сказку, и тогда видно будет, правильно ли они ответили, А что там будет, в другой сказке? — спросил портной. — Мне некогда дожидаться конца.

— А как вам кажется?

— Мне кажется — смотря какая семья, какие люди. А если спросить, имеют ли они, скажем, право взять эти вещи себе? Так ведь раз нашли, то... Ведь они же ни у кого не украли, не взяли... Но, с другой стороны, если говорить о законе... Так ведь опять-таки... Вот, к при­меру, в прежнее время был такой закон... Жили люди богатые и бедные. Украдет бедняк у богатого — его су­дят. Украдет богатый у бедного — тоже судят. Раз украл, значит вор, но, между нами говоря, у меня душа ле­жит больше к тому, кто у богатого украл, хоть он и вор...

— Так. Ну, а сейчас, когда нет ни богатых, ни бед­ных, а все равны и все к богатству идут, к сытости, а потом и к роскоши пойдут? Когда жизнь стала такой, что уж раз человек родился, так он и будет жить как полагается, и родителям его не приходится ломать себе голову, как приспособить дитя свое к жизни?

— Да... Как подумаешь хорошенько, то и выходит, что незачем нынче человеку от людей прятаться. К чему ему скряжничать, жадничать, таскать все к себе в нору? Ведь что бы это было, если бы в прежнее время кто-нибудь, скажем, развалил мою хату или если бы она сгорела? А теперь, браточка! Вам, может быть, смешно?

— Ничего нам не смешно.

— Я старый человек, я многое видал на своем веку...-

Портной задумался, что-то вспомнил и подошел к Зосе. Дети собирались слушать вторую сказку.

— Знаете? Хотите новость услышать? Но только вы никому больше не говорите, так мне Нестерович сказал. Помните Степуржинского, который в вашей стороне жил, возле леса? Так вот — он здесь, а фамилия его теперь Наумысник, Удрал сюда от раскулачивания, А тут работает хорошо. Правда, есть на него подозрения... но это, говорит Нестерович, надо доказать, а так бросаться людьми мы не можем.

— Здесь? Он? Под другой фамилией?

— На мой взгляд, Нестерович больно уж деликатный человек. Как можно так сразу перестать плохо думать о Степуржинском, когда у меня самого мысли о нем из головы нейдут! Нестерович говорит мне: никому об этом не рассказывай, работай... Я так было и хотел. А сего­дня под утро, когда не спалось, думал, думал и вспо­мнил. Меня будто огнем обожгло! Я и шел сейчас к Не- стеровичу — рассказать, да вот дома не застал.

— А что вспомнили?

— Давно уже казалось мне... Но каждый раз ду­маешь: а может быть, недоглядел, мало ли что. Однако сейчас полагаю, что и в самом деле правда.

— Что и где вы видели?

— Когда я шил кожухи в вашей стороне, кажется, это было в последний раз... Хотел я однажды переноче­вать у этого самого Степуржинского. Подошел я к его хате, а там незнакомые люди. Помните, я тогда у вас ночевал и рассказал вам об этом, а вы мне сказали, что Степуржинского здесь давно уже нет. Я тогда в его хате, сквозь замерзшее стекло, увидал большую компанию, за столом полно людей, ужинают, едят горячую картошку, из миски пар — прямо в потолок. А к столу подает зна­комая, показалось мне, женщина. Какая? Жена здешнего Степуржинского. Тоже кулаки были, богатеи! И тоже от раскулачивания удрали. Почему же мне не думать, что это они, свояки, поменялись хатами под чужими фа­милиями? Те — сюда, а здешний — туда. Мне тогда пока­залось, что это как будто она, жена здешнего... Да толь­ко, подумал я, с чего бы это ей тут быть? А сейчас, когда дело так обернулось...