Третье поколение - [67]

— Экие вы люди хорошие! Меня и то не забываете!

— А почему мы вас должны забывать?

— Ну, это вы так говорите! У вас сердце доброе! Я думал — не выживу, так тяжко мне было. Написал сыну, чтоб приехал, а он мне денег сыпанул! Не буду скрывать — сыпанул! А приехать, пишет, не могу. Хочу, да не могу, — снизил голос до шепота и поднял кверху палец. — Он инженер, работает там, где железо из руды выплавляют. Горы там, пишет он, — страх! Не то что у нас — холмики да пригорки, а настоящие горы! Я-то думал, что много чего в жизни повидал, когда ходил по людям и шил кожухи. Думал, что полсвета обошел. А как погляжу сейчас — нигде я не был и не видал ничего! По своим закуткам шатался — только и всего. И если бы вот после этого несчастья помер, так без пользы — ни себе, ни людям. Я сына с детства к своему ремеслу при­учал. Ох, и дурень же я был! А он теперь — инженер! Я писал ему про все, что со мной случилось, что поправ­люсь и скоро из больницы выйду... Я-то, дурень, бродя­чего портного из него сделать хотел!

— А что же вы еще могли делать? Жизнь была такая.

— Вот-вот, это правда! Не моя в том вина... Ах, и как это я мог свалиться? Кто там на моем месте угол стены кончил? Стены-то уж небось вывели?

— Вывели. Наумысник там работал.

— Наумысник? Он мою хату развалил. Он против меня какую-то злобу имеет, хоть и не знает меня. Погля­деть бы, что такое за Наумысник? Скоро выпишусь. Скучно мне тут. Была бы хоть какая-нибудь работа, чтоб повозиться.

Портной вышел из больницы через полтора месяца после несчастья. Был ветреный и пасмурный день. Порт­ной сидел в кабине грузовой машины, рядом с шофером, и раздумывал: «Вернусь. А где я буду жить? Квартира, наверное, кем-нибудь занята: известно, не своя. Может быть, вспомнят, что я на работе стоял, когда ногу себе повредил, а может быть, и не вспомнят, Ирина пришла меня проведать, потому что она добрая девушка. А все? Как со мной обошелся Нестерович, когда я еще только собирался на работу становиться? Он тогда сердито разговаривал. А ведь бывший сосед! Чего же от других требовать?»

— Что вы говорите? — спросил шофер, услыхав бормотание портного.

— Ничего, это я сам с собою.

Машина остановилась километрах в двух от построй­ки, чтобы взять какую-то поклажу. Портной пошел пеш­ком. Ему приятно было размяться, нога была уже совсем здорова. После продолжительного лежания в больнице он вновь возвращался к тому, с чем успел сжиться. Го­лова была как в тумане. Он так забыл обо всем, что ока­зался во власти иллюзии: представилось, что он возвращается домой, как бывало, после шитья кожухов. Сейчас войдет в свою хату, погорюет о том, что тяжко жить на свете, сын начнет говорить, что у него нет сапог, дочка станет плакать, что одеться не во что. Он достанет зара­ботанные деньги, сосчитает, начнет прикидывать, — нет, не хватит на сапоги сыну и на платье для дочери! Так, можно сказать, всегда встречал его дом родной.

От Тетеревской гати он стал подниматься на приго­рок. Гать мокла и гнила. «По ней теперь не ездят, на нет пошла». Так думал портной, не испытывая по этому случаю ни радости, ни грусти. Он просто отмечал факт. В четверти километра от гати, за осушенной частью бо­лота, тянулась высокая насыпь и лежали кучи щебня. Здесь будет шоссе. Поднявшись на взгорье, портной оста­новился. Перед ним неожиданно развернулась панорама. Ее трудно было всю охватить взором, и он стал переби­рать детали. В непосредственной близости от себя он отметил то, что как будто не имело отношения к общей картине, заросли чертополоха и лебеды. Над буйно раз­росшейся зеленью возвышалось несколько стеблей ко­нопли. Кругом кишмя кишели воробьи. Это было место, где когда-то стояла хата портного. «Постой... Ага!.. Ну ладно... Сын теперь, слава богу, обутый, и дочь одетая. Он — инженер, она — врач... И без моих стараний так вышло». Впереди виднелся корпус электростанции. А вон и угол стены, на котором он работал. Теперь только несколько человек стояло наверху. «Крышу, что ли, со­бираются крыть?» Работа шла преимущественно внизу. В шеренгу стояли горны и наковальни. Из-под кузнечных молотов сыпались искры, под пилой скрежетало железо. Направо стояли готовые жилые корпуса. Неоштукату­ренный кирпич отливал на солнце багрянцем. Пахло смолой, вверх шел дым и вспыхивали языки пламени. Рабочие размешивали кипящий асфальт. Наскоро сколо­ченные из досок, тянулись один за другим столярные верстаки. Подойдя поближе, портной услышал повизги­вание рубанков.

— Ого-го! Наш каменщик пришел! — шумно привет­ствовали портного рабочие.

— Ну, как здоровье?

— Скоро на работу встанешь?

— Что же ты пешком? Садись, отдыхай, братец!

К нему подбегали люди, наскоро здоровались и воз­вращались к своей работе. Портной стоял взволнованный и не знал, что отвечать. Присел, покурил, потом пошел искать Нестеровича. Не нашел его и, усталый, напра­вился к себе на квартиру, неуверенный в том, что она не занята. «Целы ли хоть вещи? — думал он, входя во двор. — Так и есть, окно открыто!»

Обиженный тем, что кто-то посягнул на его права, портной влетел в дом. Двери его комнаты были заперты. Вошел в соседнюю комнату. Там было двое детей. «Ага! Творицкая еще на торфе». Мальчик достал из ящика ключ и подал ему: