Третье поколение - [19]

Шрифт
Интервал

— Тата, — сказал Михалка, подходя к отцу.

— Михалка, ты пришел...

Больше отец ничего не мог сказать. Он лежал на скамье у стены, под окном, и взор его блуждал по за­сиженному мухами стеклу. Солнце с трудом пробива­лось в хату. Лицо у отца посинело, глаза смотрели не на свет, а словно в глубь самого себя. Он задыхался. Двое младших ребятишек гонялись по хате за ба­бочкой,

— Как они останутся, малыши, — проговорил сквозь зубы отец, и лицо у него почернело. — Ты, Михалка, уже зарабатываешь... Присматривай за ними... Мать береги... Не давай их в обиду. Ты теперь за кормильца им будь... Жалейте друг друга...

Душу Михалки словно крючьями железными разры­вало. Он поймал малышам бабочку и выпроводил их из дому, а сам остался поговорить с отцом.

Через два дня он бился на свежей отцовской могиле. А еще через день Скуратович привез сиротам немного муки и еще чего-то в меньшем мешочке.

Михалка пас коров Скуратовича, ходил за ними по покосам и пожням. По вечерам, когда в лесу воцарялась тишина, а в высоком небе ярко сверкали звезды, тоска сильнее сжимала сердце мальчика.


4

Выдалось такое счастливое время! Впервые за всю свою ребячью жизнь Михалка почувствовал, что значит в минуты тревоги и больших потрясении быть не одному, а вдвоем с другом!

Скуратовича в этот день дома не было: в последнее время он иногда и не ночевал дома. Михалка и не ста­рался узнать, где бывает хозяин. Он об этом не думал. Он был одет и сыт; пожалуй, уже с полгода, как не го­лодала и семья. Так что эта забота отпала. Осталась тоска по отцу, а также чрезвычайно отчетливые картины встреч отца со Скуратовичем. В таких случаях они всег­да хитрили друг с другом, и Михалка замечал, что отец готов пойти на самое крайнее унижение, только бы на­кормить своих детей. В таком унижении отец и умер.

Утро было туманное. Солнце всходило медленно, и туман долго не рассеивался. Желтый лист, упавший ночыо с клена, лежал на вытоптанной траве. Ми­халка встал поздно, никто его не беспокоил. Он стоял около клена и смотрел на листья — скоро осень! И ту­ман подолгу держится над землей.

Он щелкнул бичом и выгнал коров. На дорожке воз­ле леса стоял Скуратович с топором в руках. Он подо­ждал, пока подойдет с коровами Михалка.

— Заспались мы с тобой сегодня, — сказал Скура­тович. — Должно быть, заболел я, что проспал. Думал встать затемно, жердей на изгородь срубить. Глянь, а солнце уже взошло. Раздумал. Вернусь, пожалуй, домой, а то еще лесник увидит...

«Ты же и не ночевал дома, только сейчас домой идешь, — думал Михалка. — Ври сколько хочешь, мне-то что?»

Скуратович поплелся домой, Михалка остался один. Он уселся на меже и сидел долго, ничего не замечая во­круг. Встрепенулся только тогда, когда увидал Зосю, Обрадовался и бросился ей навстречу:

— Как это ты меня сразу нашла? — Как будто од­ного его могла искать Зося!

— Я знала, что ты уже должен быть тут с коровами.

Густой туман все еще не рассеялся, и шагах в два­дцати почти ничего не видно было.

— Вот я к тебе и пришла,— сразу заговорила Зося.

— Мне тут одному очень скучно все это время.

— Знаю.

— Откуда ты это знаешь?

— У тебя отец умер... А моего отца и брата бандиты убили.

— Я знаю. Я рад, что ты пришла.

— Рад? Так ты должен говорить мне правду. Тебе сейчас хорошо у Скуратовича?

— Лучше, чем было. Только вот без отца скучаю.

— А за что тебе Скуратович дает все? Наверно, ты что-нибудь про него знаешь и молчишь?

— А откуда ты знаешь, что он мне все дает?

— Все говорят, что у вас теперь и хлеб есть и сало. Соседи видели, как Скуратович заезжал к вам вечером во двор, а потом мешок в сени втащил. А пом­нишь, ты мне тогда говорил, что если Скуратович даст хлеба, ты никому не скажешь, где у него зерно спрятано?

— Так ведь нашли тот хлеб, ты же сказала.

— А теперь? Может, еще что знаешь и молчишь?

Михалка побледнел и умолк. Губы у него дрожали.

И не оттого он смутился, что понял, в какое страшное дело втянул его Скуратович. Этого он еще осознать не мог. Он просто в эту минуту был уличен Зосей во лжи, в тайном сговоре со Скуратовичем. Помолчав, Михалка заговорил:

— Я знаю про Скуратовича. Думаешь, когда был по­жар, у него все сгорело? Он, наверно, больше половины того, что собрал с поля, спрятал у лесника Степуржин­ского.

Зося примолкла и задумалась. Михалка даже заме­тил, что она будто чему-то обрадовалась. Она подско­чила к нему и начала трясти его за плечи.

— Значит... Ты подумай только хорошенько, Михал­ка! Скуратовичу, значит, и пожар не страшен?

— Ну, он богатый! Он даже заново построиться мо­жет. А половина урожая у Степуржинского сложена.

— Так, может быть, он сам и поджег?

— Сам? Свое? Кто же так делает?

— А чтоб разверстку не сдавать.

— Так разве ему не все равно — что отдать, что сжечь? Ведь если сгорит — хуже: тогда ни гумна, ни хлевов... А разверстку сдал, и все у него останется.

Михалка рассуждал с видом солидного человека, но сквозь эту солидность так и светилось наивное детское изумление. Зося стояла перед ним взволнованная, она даже заикаться начала. Михалка хоть и посмелел в последнее время, но перед Зосей робел. Он чувствовал, что, в сравнении с ним, она взрослый человек.


Еще от автора Кузьма Чорный
Млечный Путь

В книгу «Млечный Путь» Кузьмы Чорного (1900—1944), классика белорусской советской литературы, вошли повесть «Лявон Бушмар», романы «Поиски будущего», «Млечный Путь», рассказы. Разоблачая в своих произведениях разрушающую силу собственности и философски осмысливая антигуманную сущность фашизма, писатель раскрывает перед читателем сложный внутренний мир своих героев.


Настенька

Повесть. Для детей младшего школьного возраста.


Рекомендуем почитать
Любовь последняя...

Писатель Гавриил Федотов живет в Пензе. В разных издательствах страны (Пенза, Саратов, Москва) вышли его книги: сборники рассказов «Счастье матери», «Приметы времени», «Открытые двери», повести «Подруги» и «Одиннадцать», сборники повестей и рассказов «Друзья», «Бедовая», «Новый человек», «Близко к сердцу» и др. Повести «В тылу», «Тарас Харитонов» и «Любовь последняя…» различны по сюжету, но все они объединяются одной темой — темой труда, одним героем — человеком труда. Писатель ведет своего героя от понимания мира к ответственности за мир Правдиво, с художественной достоверностью показывая воздействие труда на формирование характера, писатель убеждает, как это важно, когда человеческое взросление проходит в труде. Высокую оценку повестям этой книги дал известный советский писатель Ефим Пермитин.


Осеннее равноденствие. Час судьбы

Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.