Травень-остров - [9]

— Жить еще не всем надоело, — отвечала Иттрун, зло усмехнувшись уголками рта. — Пошли скорее.

Зорко понял, что коса нашла на камень: ничего он у сегванки не вызнает, пока не придут они в какое-то непонятное место.

Наконец дома кончились, пошли огороды. Невдалеке возвышался тын. Улица, обращаясь на огородах в неширокую дорожку, вела к калитке. За оградой медленно шел вверх пологий очищенный от деревьев склон, а далее вставал стройный сосновый бор, покрывший всю гору вместе с вершиной.

Иттрун провела его к калитке, отодвинула засов и вывела наружу.

— А калитку кто запрет? — опять остановился Зорко. — И куда это ты меня ведешь? В лес мне вовсе не надобно, да и короб мой на погосте остался.

Женщину, даже девицу чужого народа, по веннской Правде уважать полагалось, но вот повиноваться ей вовсе не следовало. Право приказать — имели только матери.

— Короб, говоришь? — спросила сама себя девица. — Не пропадет твой короб. Сегваны не воры. Сегваны — воины.

Серые глаза Иттрун блеснули, как стальной меч.

«А венны, надо думать, не воины», — возразил про себя Зорко.

— Здесь говори, — заупрямился он. — Иначе сейчас обратно поверну.

— Странный вы народ, венны, — покачала головой Иттрун. — Сегван меня бы и слушать не стал да за косу обратно оттащил, не знай он, кто я такая. А нарлакский мужчина порадовался бы только, что девица с ним наедине сама в лес идет. Да после бы жалел, — опять усмехнулась она недобро. — До опушки хоть не боишься со мной дойти?

— Не боюсь, — пожал плечами Зорко. — И за косу свою можешь не тревожиться. Не смекаю только, зачем в лес уходить, чтобы два слова сказать. Этак каждый раз не набегаешься.

— Каждому слову свое место, — не спустила Иттрун. — За иными меня пять зим в лес зазывали. Ты только не вздумай…

— Не вздумаю, — мрачно буркнул венн.

Сегванка, видать, сообразила, что сказала лишнее, но прощения просить гордилась, а как вернуться к хоть кое-как наладившемуся разговору, не знала.

— Ты откуда так складно по-сольвеннски говорить выучилась? — прервал молчание Зорко через двадцать шагов.

— Кунса Хальфдира благодарить надо, — отозвалась Иттрун. — Он много странствует.

— А кем он тебе приходится? — поинтересовался Зорко.

— Отец, — коротко пояснила сегванка.

«Хорош отец, — подумал венн. — Дочку по всем дорогам таскать, будто она мужчина. Так про очаг домашний женщина забудет. Последнее дело. А и видно: каков отец, такова и дочь».

Меж тем они вошли под сосновую сень. Печище лежало теперь внизу, освещенное ярким полуденным солнцем, и оттого казавшееся и вовсе опустевшим: ни дымка, ни звука.

— Слушай теперь, — не нарушила обещания Иттрун. — Да ты садись. Спешить некуда, — пригласила она, сама устраиваясь на выбившемся из земли над песчаной рытвиной толстом корне.

Зорко опустился прямо на траву, приготовился слушать.

— Про Гурцата-степняка знаешь? — начала сегванка.

— Слышал, — отвечал венн.

— А про то, что он на Вельхском Бреге, как сольвенны его называют, или на Кайлисбрекке по-нашему, творит, слышал?

— Приходилось, — кивнул парень, не спеша пояснять Иттрун про обозы переселенцев. Ему покуда непонятно было, какая связь между Гурцатом, боярином Прастеном, Хальфдиром-кунсом и погостом в Лесном Углу.

— А то, что кунс галирадский послов гурцатовских приветил, тебе ведомо?

— То ж послы, а не воры, — возразил Зорко. — Ты далеко больно ходишь. Мы в Лесном Углу, а Галирад, он в седмице пешего ходу, коли тебе ведомо. Дело говори, не то я за коробом пойду и тебя не спрошу. По-сегвански. Это, я погляжу, тебе милее будет.

— Сиди, — властно приказала Иттрун. — Сейчас и до Лесного Угла дойдет, — добавила она мягче. — Послы от степняков не послы, а соглядатаи. Это верно. Не раз так было. Нельзя их в Галирад пускать. Кунс галирадский войны боится. Война все равно придет, а с такими гостями в доме еще быстрее придет. Хальфдир-кунс и Ранкварт-кунс о том знают. И Прастейн-комес знает…

— Это кто? — не сразу понял Зорко. — Боярин Прастен, что ли?

— Да, — энергически кивнула Иттрун. — Он хитер сильно. Хочет и в Галираде сесть, и от степняков уберечься, и на Кайлисбрекке первым фарманом утвердиться.

— Кем утвердиться? — снова не уразумел Зорко.

— Тем, кто торгует, — пояснила Иттрун. — Купцом, по-вашему…

— И Хальфдир-кунс того же хочет? — спросил венн встречь. — Для того и съехались здесь, чтобы Вельхский Брег делить? Да Прастен-боярин не так прост оказался, с кметями своими пришел?

— Боярин не прост, — согласилась сегванка, хитро усмехаясь. — Только отец умнее его. И Ранкварта-кунса умнее. Лесной Угол не великий фюльк. Здесь хорошо жить привыкли. И спокойно. И золото любят.

Смысл последних слов до венна не вдруг дошел, но тем и отличался Зорко от своих сородичей, что любил с проезжими разговоры вести. Знал он — пусть и понаслышке, — каковы бывают сегваны, когда поставили себе добиться чего-либо.

— А коли здешние смолчат, как Хальфдир-кунс с боярином Прастеном расправился, а я нет? — спросил напрямик венн, поглядев тяжелым взглядом на девицу.

— А кто тебе поверит? — хохотнула в ответ Иттрун. — Отец в Галираде человек почтенный, а ты кто? А если и убьют Прастейна-комеса, так не мы.