Травень-остров - [10]

— Не вы? — усомнился Зорко. — А кто ж еще на такую подлость решится?

— Это не подлость, венн, — озлилась сегванка. — Это доблесть. Кунс должен уметь врага обмануть, если надо. Отец умеет. Прастейна степняки убьют, а Хальфдир-кунс их изловит…

— И кнесу в Галирад доставит, — закончил за нее Зорко. — А почто им боярина убивать?

— Жить захотят, — доходчиво объяснила Иттрун. — Или боярин их побьет. Тогда послы будут убиты. Гурцат дознаваться не станет. Это Прастейн-комес верно рек.

— Ловко придумали. — Зорко сорвал травинку, повертел в пальцах. — А кметей боярских куда? Их тоже степняки порубят?

— Степняки порубят. Дай срок, — мрачно предрекла сегванка. — С воинами просто: по Правде разберутся, кто зачинщиком был, и предпишут, что следует. Сегваны не первыми мечи вынули.

— Худое дело и кончится худо, — молвил Зорко, продолжая травинку теребить. — А, все одно: из печища кто-нибудь языком чесать станет. А кмети? Они что, не видали ничего? А коли Прастен кочевников порушит, он, по-твоему, после с сегванами брататься пойдет?

— Умен, — только и сказала Иттрун, коротко и зло взглянув на венна.

— А ты мыслила, без прорех зашила? — криво улыбнулся Зорко. — Ладно, короб мой обратно добудь. Мнится мне, без огня сегодня у вас не обойдется. Жаль, добрый погост. А у меня в коробе вещи дорогие.

— Золото? — живо поинтересовалась Иттрун.

— Дороже! — на сей раз от души рассмеялся Зорко, так что девушка даже засомневалась, так ли уж сообразителен венн, как ей показалось. — А лучше я сам схожу. У меня там вотола, топор. И еще всякое. До Галирада еще седмица пути.

Зорко было уже стал подниматься, как Иттрун опять осадила его.

— Не ходи! Глупый ты человек! — рассерженной кошкой зашипела сегванка. — К Хёггу захотел раньше срока? В дела воинов не лезь! Отец в долгу не останется. Что еще?

— Ладно, — нехотя проворчал Зорко. — Мне до завтра здесь с тобой сидеть?

— Подожди, — успокоилась Иттрун, видя, что Зорко никуда не спешит. — Оставайся здесь. Я сама до погоста дойду. Меня не тронут.

— Иди, — равнодушно молвил он, пристраиваясь поудобнее спиной к нагретому солнцем стволу. — Подожду.

Иттрун поспешила назад, вниз к опустевшему печищу, пару раз оглянувшись, действительно ли странный венн соблюдает данное слово.

Венн соблюдал. Соблюдал, пока приметное синее платье девицы не пропало за первыми избами печища. Потом поднялся и бесшумно, словно лесной кот, двинулся не к ограде печища, но вверх по склону, в лес.

Глава 4 Абордаж посуху

Боярин Прастен, увлекшись ратной потехой, уж уверен был, что Хальфдир-кунс ныне от него не уйдет. Тощий и долговязый, сегван давно был галирадскому старшине как заноза в пальце. Как, впрочем, и все остальные сегваны. Как все сольвеннские купцы, как кнес галирадский. Вот сколько заноз торчало из Прастена Вилковича, будто колючки из ежа. Хальфдир, правду сказать, досаждал больше других. Сколько раз перебивал он у Прастена всю торговлю, сколько раз, будто змей вывертываясь, уходил от карающего меча: и от закона галирадского, и от самого настоящего. И ко кнесу Хальфдир был вхож, как ни увещевал его Прастен выгнать из города строптивого кунса подобру-поздорову.

Теперь Прастен кунсу понадобился. Правду сказать, степняки Гурцата им обоим бед доставили премного. Черной волной нахлынули они на Вельхский Брег, обложили данью приморские селения, смотревшие передом на воды, а тылом — на степь, поставили гарнизоны. И уже вовсе близко придвинулись степные рати к рубежам северных лесов. Год-другой, и не миновать беды не только южным поморским вельхам и исконным жителям побережий — манам, но и калейсам, и гвинидам в предгорьях, и северным вельхам, и веннам. А там и на Галирад прямая дорога…

Знал кунс, лисья душа, что не в ладах галирадские старшины — из тех, что побогаче, — с кнесом. Знал, что сильнее Прастена Вилковича нет сейчас человека в Галираде, если самого кнеса не считать. Знал и Прастен, что сегвану надобно: войска галирадского на Вельхском Бреге. А не там, так хоть на путях сухопутных. А если даже и не этого, то острастки галирадской для Гурцата.

Провинился Хальфдир перед степняком, и крепко провинился. Там же, на Вельхском Бреге, штурмом взял городок, допрежь гурцатовской тысячей захваченный. Лихо взял, слов нет: с семью кораблями ночью подошел, по свежему ветру, в дождь проливной, да и высадился на причалы. Степняки — воины гораздые, но тут спасовали: нет равных сегванам в береговом да городском бою. После прислал один боярин гурцатовский — хаганами они прозываются у степняков — послов к Хальфдиру, кунса сегванского пугать надумал. Куда там! Ни городка не увидел, ни послов. Кунс свое из города забрал, людей — всех до единого, кто только пожелал, — кораблями на север увез. Две тысячи душ со скарбом и скотиной. Своей казны не пожалел, калейсов и вельхов нанял перевозчиками. После же городок сжег и сам ушел. Степняки, понятно, тот город потом еще раз сожгли и всех, кто живой еще был, до единого вырезали. Ничего от городка не осталось, даже имени. А Гурцат Хальфдира-кунса по сей день в той самой тысяче числит, кою казнить следует за убийство послов.