Транзит Сайгон-Алматы - [33]

— Пристрели меня, сукин сын, — взмолился капрал, зажимая руками пулевую рану в животе, из-под которой сквозь пальцы обильно струилась кровь.

Но Шланг лишь покачал головой, отобрал его карабин, козырнул капралу своим картузом и был таков. Выбравшись из подъезда, он рысцой побежал сквозь тьму в сторону центральных озёр, где они с товарищами условились о встрече, угадывая направление по смутным очертаниям домов в тусклом свете новолуния. Когда он достиг улицы Ожерелий, его там встретили радостные возгласы, и даже аплодисменты. Его друзья вместе с ханойскими повстанцами уже соорудили поперёк проезжей части неприступную баррикаду от здания к зданию, в центре которой красовался угнанный Хайфонцем грузовик с установленным в кузове на мешках станковым пулемётом. В эту минуту Стриж, взобравшись по водосточной трубе, закрепил на карнизе древко с красным стягом. Толпа снова взорвалась буйными, возбуждённо-радостными криками и аплодисментами. Все они готовы были стоять здесь до конца, сражаясь за победу коммунизма. А неприятель тем временем, уже рассредоточивался по центру города.

В течение часа вдоль всей улицы Ожерелий, на подходах к озеру Возвращённого меча, и особенно у дворца Бакбофу, завязались ожесточённые перестрелки, которые не смогли погасить даже танки и тяжёлая бронетехника, брошенные французами в атаку. Блицкриг д’Аржанлье и Леклерка захлебнулся в потоках крови. Точка невозврата осталась далеко за спиной.

5.

Очень важно знать свою собственную мощь и использовать её соответственно. После двух месяцев городской герильи, товарищ Зиап дал приказание закалённому в боях столичному полку отступать в горы. По пятам за повстанцами постоянно следовала армейская махина Французского союза, но она каждый раз настигала лишь следы стоянок своей жертвы, опаздывая то на сутки, то лишь на пару часов. Ханой, Лангшон, Каобанг — город за городом, Франция занимала жизненное пространство вдоль китайской границы, оттесняя воинов Сопротивления в сторону неприступных скал и непроходимых чащоб Танчао посреди массивов Вьетбака. Постоянно ведя учёт своих сил и войск соперника, доступности провианта, изучая местность возможных сражений, Зиап полностью осознавал свою текущую задачу: ускользать подобно змее, исчезать подобно призраку, уклоняться от лобового столкновения всеми способами, беречь свои малые силы перед лицом абсолютного численного и технического превосходства. И постепенно, по кусочкам, собирать свою армию, истово обращая народ в свою жаркую веру.

Совсем иным складом характера обладал генерал Жан-Этьен Валлюи. Нисколько не сомневаясь в своём превосходстве, он так и лез в драку, желая проучить врага, задать ему показательную трёпку и увенчать её зрелищной казнью Хошимина и Зиапа. Избавившись от этих смутьянов, он обезглавит движение инертных масс, обезвредит целый народ. Лавры будут потом.

«Лавры подождут, — думал он про себя, сурово играя желваками перед зеркалом. — Сначала я задам им жару и преподам им урок». С тех пор как немцы отпустили его улепётывать в Дакар, продержав год у себя в плену, Жан-Этьен не знал поражений и привык побеждать, как правило, благодаря абсолютному численному и техническому превосходству. Он одолел армии таких могущественных африканских держав, как Сенегал, Марокко, Алжир — одним словом лавров у него вполне хватало, и он привык мнить себя героем и бывалым воякой. Посоветовавшись с Сованьяком, первым десантником Франции, он живо набросал в уме план того, как провести блицкриг в джунглях Танчао, выманить неуловимого врага из укрытий, зажать его в клещи и сжечь дотла в импровизированном лесном котле. Потом уже будут лавры.

В назначенный день, утром, в час X, двадцать-тридцать самолётов с вооружёнными до зубов десантниками взмыли в воздух и взяли курс на джунгли Танчао. Одновременно части регулярной армии выдвинулись из Ханоя — напрямую, и из Лангшона — в обход с севера. Клещи смыкались, смыкались, образуя, запланированный Валлюи котёл… но тысячи сторонников Зиапа непостижимым образом, надёжно спрятав свои арсеналы, просачивались сквозь кордоны и снова оказывались на насиженных местах. Тут и там вспыхивали бои, и обе стороны несли незначительные потери, не имея при этом возможности добиться морального преимущества или переломить течение войны в свою сторону.

— Как идёт продвижение северной группировки? — бывало, спрашивал Валлюи по рации, нетерпеливо дожидаясь новостей о первых успехах. 

— Мы пока ещё живые, мой генерал, но это благодаря чуду и божьей помощи, — отвечали ему сквозь помехи, такие же густые, как окружавшие солдат заросли.

— Что вы имеете в виду? Где вы находитесь?

— Мы почти на полпути к Каобангу, мой генерал.

— Вы не прошли и пятой части из положенных двухсот километров, — с холодной яростью отмечал тогда Валюи.

— Не прошли, мой генерал, — подтверждал голос сквозь тернии помех. — Но здесь нет той дороги, о которой вы говорили.

— Потрудитесь объяснить.

— Мы только и делаем, что расчищаем тяжёлой техникой завалы и сооружаем понтоны у взорванных мостов. Кроме того наш авангард обстреливают каждые полчаса, и мы несём потери.