Трансфинитное искусство - [10]

Пока вроде бы ничего сложного. Останется только засунуть ноги в ботинки — этому вам меня учить не надо — и потуже завязать шнурки.

Я готов, гладко выбрит. Вот вам и пёс.

Дайте мне газету, я зажму её в зубах

и покажу вам, как хожу на четвереньках.

Что-что? Что вы сказали?

Вы спрашиваете, каким образом я зашнуровал ботинки на ногах?

Ну как же, господа, этим вот самым языком... Да, действительно.

Наконец-то до меня дошло, какая связь между

языком и хвостом ... Спасибо за помощь, очень любезно с вашей стороны.

Когда вы заговорили о хвосте, я не сразу уловил суть, потому что слишком уж разволновался. Вечно я себе напоминаю: «Собака ты, или человек, заруби на носу: волнение ни до чего хорошего не доведёт».

В общем, понятно. Нужно обуть ноги хвостом.

Так по большому счёту ещё лучше, чем языком (даже если бы языком получилось), гигиеничней.

Значит, всё это я проделываю хвостом.

Ха-ха-ха, вот и договорились.

Прошу прощения! Виноват, дайте разобраться.

Минутку.

Хвост? Где же у меня хвост?

Тут? — Нет.

Это не хвост.

Здесь? Нет, не то. Постойте.

Хвост у меня... хвост...

Подождите, сейчас соображу.

Где же я его в последний раз видел-то?

Посмотрим в карманах. Нет, там пусто.

Тьфу, чёрт! Когда что-нибудь ищешь, или ничего не находишь, или находишь совсем не то, что искал.

Получается, чтобы найти хвост, надо поискать что-нибудь другое.

Поищу-ка я язык.

Он-то у меня где?

А вы, господа, куда обычно язык кладёте?

Благодарю.

Я, кстати, привык точно так же.

Ну-с, засунем руку в рот,

ещё, ещё чуть-чуть,

поглубже!

Господи,гадость какая!

Впрочем, зачем отвлекаться на поиски языка,

когда мне хвост надо найти.

Язык у меня с собой, это точно:

я же каким-то образом с вами разговариваю. Правда, как назло,

не могу вспомнить, куда его подевал.

А вот хвост, хвост...

Вы его нигде не видели?

Прошу прощения. Нет-нет, не беспокойтесь, я сам.

Хвост! Как он выглядит?

Надо полагать, кожаный такой, не слишком большой, или мне мерещится?

Я же должен помнить, куда его дел.

По крайней мере, он у меня, кажется, меньше, чем у братьев.

Постойте, надо вспомнить, что там матушка о моём хвосте говорила.. Последний раз я видел матушку...

Видел я её...

Эх, точно не помню, но наверняка тогда ещё хвост у меня был до того маленьким, что я и сам не мог его разглядеть.

Но матушка-то моя явно была в курсе, она всё-всё знала, уж это как пить дать.

Каждую без исключения, даже самую незначительную клеточку моего тела матушка тысячу раз мыла-перемывала, целовала-расцеловывала, ласкала-обласкивала, сосала-обсасывала, пуская в ход губы, руки и прочие части материнского тела, все добродетели которого я не в состоянии описать.

Она всю жизнь только это и делала, матушка моя, когда язык и руки её не требовались для той — хорошо знакомой вам — церемонии с продеванием нитки в игольное ушко.

Но если рот у неё был занят, а руки свободны, например, когда она, укладываясь спать рядом со мной, гасила свечу, — так вот в этом случае матушка успевала приласкать меня руками ещё до того, как лечь в кровать и ртом задуть свечу.

А если, наоборот, руки у неё были при деле, а рот ничем не занят, скажем, когда ей наконец удавалось продеть нитку в игольное ушко, то она целовала меня губами, придерживая меня коленями и, помнится, даже чуточку локтями.

Думаю, из нескольких приведённых примеров уже можно сделать вывод, что матушка не могла не знать о существовании моего хвоста — в ту пору хоть и малюсенького, зато теперь чрезвычайно важного, поскольку как раз от этого злосчастного хвоста, а точнее от того, найду я его, или нет, и зависит моя судьба.

Ведь за рассказами о матушке я не забыл, что хвост всё ещё не найден, а значит, пока у меня нет надежды стать вашей собакой —

чисто выбритым псом, который будет приносить вам газеты и перестанет голодать.

Так что вернёмся к рассуждению.

Я только что объяснил, что матушка не могла не знать о существовании моего хвоста, а если так, то почему же она не оставила мне никаких указаний о том, где его положено искать и как им следует пользоваться?

Вы правда считаете, что мою матушку можно обвинить в подобной недобросовестности?

Мою-то матушку?

Научившую меня тому, как нужно и не нужно пользоваться языком, как нужно и не нужно пользоваться ногами, научившую меня всему, да так, что больше мне учиться не приходится?

И какая разница, что у неё самой хвоста не было. Как-никак, а пользоваться многим из того, чего не было у бедной моей матушки и что есть у меня, я научился только благодаря её стараниям. И даже если остальные — предположим, мой отец или другие матери — не всегда оставались в стороне, уверяю вас, единственным важным для меня человеком была моя матушка, и, возвращаясь к вопросу о хвосте, я вынужден признаться, что обнаружил нечто ужасное. По крайней мере для меня.

Что, простите?

Нет, что вы... Вам этого не понять.

Весь ужас в том, что мне до сих пор не удалось припомнить ни единого матушкиного указания насчёт хвоста.

Сдаётся мне, перетряхивать в поисках хвоста мои и ваши карманы или искать его где-то ещё не имеет никакого смысла, пока я не разберусь с наличием матушкиных указаний.

Что вы сказали? Не собираетесь больше ждать?