Трансфинитное искусство - [8]

Они просто будут служить мне ещё одной парой ног, и, переставляя руками, как ногами, я смогу носиться во все стороны, скакать туда-сюда, тысячу раз, и никто не назовёт меня чокнутым. Я согласен стать вашей собакой, но при условии, что меня будут кормить. Мне много не надо — горстку сухариков утром и чаю перед сном. Между прочим, я гораздо лучше всех собак на свете, поскольку, сделавшись вашей собакой, я буду приносить вам газету не хуже любой другой собаки, только я ещё лучше, ведь даже превратившись в собаку, я по-прежнему буду вести себя как цивилизованный человек: я, например, не стану оставлять кучи где попало, а буду ходить в туалет, не забывая за собой сливать (это я худо-бедно освоил), на ваших и соседских сучек я карабкаться не стану, а горничных и подавно оставлю в покое — я же как-никак собака. В общем, с половыми связями проблем не возникнет. Правда, вам придётся купить мне пару ботинок для рук (на ногах у меня ещё осталась обувь), чтобы мне было в чём ходить на четвереньках. Зато о галстуках и шляпах можно не беспокоиться. Мне всё это больше не нужно.

Похоже остался ещё один нерешённый вопрос: борода. Кто-то обязательно должен будет за ней следить. Вы сами, к примеру, могли бы этим заняться, или ваша жена, ну или в крайнем случае прислуга. А иначе мне категорически нельзя показываться на людях. Я о вас же забочусь. Собака с бородой! Нет, вы вообще себе такое представляете?

Да уж, вы, как погляжу, настроены скептически. Такой пёс, как я, вам и даром не нужен. Погодите, дайте подумать. А, может, став вашим псом, я как-нибудь сам научусь бриться?

Да я ведь и так умею. Это я вообще умею лучше всего. Прекрасно справляюсь. Каждый день бреюсь, проявляя немалую сноровку.

Получается, я соврал, когда сказал вам, что ничего не умею делать руками. То есть не соврал, а совершенно об этом умении позабыл.

Итак, как же я буду бриться, если стану вашей собакой?

Уверен, всё вполне осуществимо. Сейчас я вам объясню.

Минуточку. Давайте правильно сформулируем задачу.

Я собака. И хотя я собака,

мне надо побриться. Ну разумеется, побриться надо. Все мои четыре лапы обуты, на каждой — по ботинку. Чтобы побриться, мне нужно освободить руки. Однако руки у меня заняты как раз потому, что они обуты.

Значит, их надо разуть. Но как же их разуть, если ноги у меня тоже обуты?

Вроде бы очень просто. На это у меня есть зубы. Три-четыре попытки, и я смогу разуваться так же быстро, как и раньше. Ничего невозможного для человека тут нет.

Вот, смотрите. Дайте мне вашу ногу. Я вас разую за пару секунд. Вы же мне верите? Это легче лёгкого. Что ж, продолжим.

Итак, разув руки зубами (заметьте, что теперь уже руки у меня свободны), я побреюсь точно так же, как обычно. Прекрасно! И не поспоришь. Что вы сказали?

Ах да, вы правы. Потом ведь нужно опять стать собакой, как до бритья. То есть я должен засунуть руки в ботинки и завязать шнурки, чтобы ходить на четвереньках, как и полагается собакам.

Каким образом я это проделаю?

Засуну руки в ботинки, а дальше надо будет завязать шнурки.

Да, шнурки завязать надо.

Да. Ну и ... ну и... ну и... Ну и что-то же можно придумать.

Ага! Придумал. Всю работу я проделаю вот этим вот языком.

Дайте сюда ногу, я вам покажу, ничего сложного тут нет.

Да вы и так всё поняли, даже лучше, чем я. И пробовать не обязательно.

Кстати, я вдруг вспомнил, что матушка моя, вдевая нитку в иголку, как раз языком-то и пользовалась. Каким же я был бы сыном, если бы не научился как следует орудовать языком.

Что, простите?

Хотите знать, чем у моей матушки были заняты руки, пока языком она вдевала нитку в иголку? Хорошо. Я всё довольно отчётливо помню: когда матушка языком вдевала нитку в иголку, то иголку эту она держала рукой. В каком смысле? Другой? Что другой?

Что моя матушка делала другой рукой, пока языком она продевала нитку в игольное ушко и одной рукой держала иголку? Ну и вопрос... По правде говоря, я совсем забыл. Если вам так уж нужно знать, я, конечно, попытаюсь сообразить, но не уверен, что...

Нет, как видите, я всё перебрал в памяти, а толку никакого. Ничегошеньки об этой второй руке не помню. Однако на ум мне пришло кое-что, быть может, достойное вашего внимания. Вообще-то даже очень важное. Я вдруг вспомнил, что матушка моя, вдевая нитку в игольное ушко, помогала себе языком не только во время продевания нитки в иголку, но и до этого: она облизывала нитку, и та становилась тоньше.

Наконец-то я начинаю понимать, почему матушке всегда удавалось продеть нитку с первого раза.

Ах, знали бы вы, с какой благодарностью я сейчас о ней думаю! Я слишком редко к ней прислушивался. Мнил себя человеком! Свысока смотрел на все эти женские штучки, в том числе и на умение продевать нитку в игольное ушко.

Бедная моя матушка! Если бы она только знала, что благодаря тем наставлениям, которые я пропускал мимо ушей, теперь я могу стать псом — чисто выбритым, сытым — псом для таких людей, как вы.

Уверяю вас, этот день был бы лучшим в её жизни. Да только не дождалась она. Прошу прощения...

Что вы сказали? Всё не даёт покоя другая рука моей матушки? Вам непременно надо знать, чем она была занята? Неужели это так важно? Серьёзно? Ладно. Если хотите, я ещё чуть-чуть подумаю.