Трагедия казачества. Война и судьбы-4 - [124]

Сегодня воскресенье, и я надел мой выходной костюм, поэтому забыл взять с собой удостоверение личности, которое всегда ношу в кармане рабочей одежды. Я пришел в лагерь, но вместо встречи с земляками я попал в ситуацию, которая угрожает мне высылкой в Советский Союз. У меня нет с собой документов, а без них я не могу доказать, что я родился в Польше. В Советском Союзе мне делать нечего, я не советский человек, поэтому прошу пропустить меня через мост и в благодарность я отдам мое золотое кольцо.

Солдаты терпеливо выслушали меня и как будто почувствовали ко мне симпатию. Один из них дружелюбно сказал, что кольцо они не возьмут, но и пропустить меня без документов не могут. Посоветовал мне пойти к английскому офицеру в барак у главных ворот лагеря, рассказать ему все, и тот выпишет мне пропуск.

Что делать? Никаких других возможностей я больше не видел, мне оставалось только идти напропалую. Я решительно зашагал в направлении главного барака. На улице лагеря не было ни души. Когда я проходил мимо одного барака, меня кто-то окликнул, но я не остановился и пошел дальше.

Вот и главные ворота, а барак администрации лагеря направо от них. Я вошел в него. Первая дверь с левой стороны, на двери табличка с именем коменданта. Я постучал в дверь, но никто не ответил, и я вошел без приглашения. Кабинет был пуст, я стоял в недоумении, но в эту минуту вошли два офицера: один высокий, плотный, с красноватым лицом и рыжеватыми волосами, а другой пониже — брюнет. На правильном и беглом немецком языке высокий офицер спросил меня, чего я желаю. Я также по-немецки рассказал мою только что придуманную историю. «Ну, что ж», — сказал он, — Вашему делу легко помочь. Здесь в конце коридора вы найдете представителей польской армии Андерса, обратитесь к ним, и если они письменно подтвердят, что Вы из Польши, я выпишу вам пропуск».

Я поблагодарил офицера и вышел в коридор, мне стало не по себе. Я не говорил по-польски. Если же я буду говорить по-украински, они подумают, что я пренебрегаю их языком, а это только восстановит их против меня. Но что же мне оставалось делать? Даже в безвыходном положении не следует терять надежды и присутствия духа. Пан или пропал!

Я приблизился к последней двери и постучал. Мне ответили, и я вошел. В комнате сидело три-четыре молодых офицера в английской форме, но с польскими знаками различия. Тут же находился человек в штатском костюме, по возрасту старше офицеров. Они с почтением называли его «пан профессор». Как я узнал потом, представители армии генерала Андерса летом 1945 года посещали беженские лагеря и разыскивали в них поляков с целью вербовки в свою армию. Вероятно, поляки не верили, что их союзники допустят советизацию Польши и готовились, как казаки РОА генерала Власова, к освободительному походу на восток.

Когда я вошел, они замолкли и спросили меня, что мне угодно. Я в третий раз изложил мою историю, но теперь на чистом украинском языке и попросил дать мне для «пана коменданта» (так я назвал британского офицера) записку с подтверждением, что я украинец из Польши.

Моя просьба вызвала разгоряченный спор. Я внимательно следил за его ходом, хотя я не всегда понимал польскую речь, я сразу заметил, что офицеры высказывались против меня, а профессор был на моей стороне и старался урезонить их. Это ему, однако, не удалось. Один из офицеров повысил голос и произнес приговор: «Они резали нас, а теперь просят нас спасать их. Так пусть он едет к большевикам и получит по заслугам». Я не знаю, кого имел в виду поляк, говоря «они резали нас», но, очевидно, историческая вражда между поляками и украинцами взяла верх в его сознании. Мне отказали. Профессор сочувственно посмотрел на меня и развел руками. Все было кончено… Пропал!

Нет, не совсем, Бог не без милости, казак не без счастья! Я решил поставить на последнюю карту, возвратившись в кабинет англичан, на вопросительный взгляд пославшего меня офицера, ответил, что после беседы со мной поляки готовы подтвердить, что я рожден в Польше. Но так как у меня нет с собой письменных документов, они не хотят давать письменного подтверждения. Если господин офицер пойдет со мной к ним, они устно подтвердят сказанное мной. Офицер посмотрел на меня, я ответил на его взгляд. Наши глаза встретились. Наконец, он взял небольшой листок бумаги и сказал: «Идите!» Я взял листок, на нем широким почерком было написано: «Please let this man out».

Помню, как я был поражен, что офицер обращается к своим подчиненным со словом please — прошу. Под текстом неразборчивая подпись и овальная печать, на которой мне запомнилось всего одно слово — Intelligence.

Через минуту я был уже у моста, подал пропуск солдату, который послал меня к начальству. Тот прочитал, возвратил листок и сказал: «Я же Вам говорил. Теперь все в порядке, идите, а кольцо оставьте у себя».

Вскоре я уже стучал в дверь дома Петера Делахера в Амлахе. Я отдал ему пропуск, так как на нем не было ни имени, ни фамилии и поэтому его можно было неоднократно использовать. Сообщил ему, что Володя из Советского Союза хотел бы уйти из лагеря.

В Бургфридене Петер Миллер встретил меня приветливо, сказав: «Я же предупреждал тебя не уходить». Поздно вечером вернулся Володя. Старшая дочь Делахера, красивая и смелая девушка, подъехала на велосипеде к мосту и попросила солдат пропустить ее по делам в лагерь. Солдаты пропустили ее, она сразу нашла Володю и передала ему пропуск. Остаток дня Володя провел у гостеприимных Делахеров.