Товарищ ребёнок и взрослые люди - [53]

— У нас тут звонком не пользуются… В последний раз он звонил, когда пришли за Эйно… — объяснила тётя Маали. — И как эти люди из безопасности узнали, что он у нас скрывается!

— Они как двуногие собаки-ищейки, — подтвердила тётя Анне.

— Феликс был уверен, когда привёз брата в Нымме, что искать его у вас никто не догадается, мы ведь не кровные родственники… Не знаю, согласится ли господин Копли, чтобы ребёнок несколько дней побыл у вас? Наверное, и он ужаснулся, когда вооружённые люди впёрлись сюда и потребовали Эйно…

— Ах, не стоит больше об этом! — махнула рукой тётя Маали.

— А Эйно жив и здоров?

— Жив, жив — он там, в лагере для заключенных, в Мордовии, работает в угольной шахте… Но точнее я ничего не знаю, в письмах половина строк жирно зачёркнута чёрными чернилами. Посылки принимают, стало быть, жив… Эйно больше знает немецкий и английский язык, но такой закон: писать письма можно только по-русски — два раза в год! — горестно сказала тётя Анне. — Это только русские могли придумать такое, чтобы запретить писать брату на своём родном языке! Вот тебе и дружба народов!

— Ох, да! — Тётя Маали стала вытирать уголком передника глаза. — Я вчера просила дядю Копли показать мне на карте, куда увезли маму и Элли. Этот Новосибирск — невероятно далеко… Это вообще чудо, что старая женщина в холодном вагоне живой доехала! Рууди — в Коми, а Ноора с детьми — в Омской области, всё в таких местах, о которых я раньше и не слыхала…

— Да, русский не пощадит… И даже маленьких детей! — сверкнула глазами тётя Анне. — Бот мы и подумали, пусть Леэло немного побудет не дома, следователь то и дело приезжает в Руйла придираться к Феликсу… Что-то будет, если однажды и его тоже уведут между часовыми с ружьями! И Феликс такой непрактичный, такой он есть, что он станет делать с ребёнком в тюрьме?

— Я не разрешу увести тату! — подняла я крик. — Зачем ты всё время говоришь такие ужасные вещи! Мама скоро вернётся, может быть, она уже сейчас дома!

Тётя Маали накапала из бутылки с валерьянкой на кусочек сахара коричневые капли и сказала мне:

— Закрой глаза, открой рот!

Конечно, грустно, что горьковатый вкус валерьянки лишил рассасывание сахара всякой приятности. Потом даже у купленных тётей Анне пирожных «морапеа» был привкус валерьянки.

Хотя Маали и отбивалась, тётя Анне насильно оставила ей на углу стола деньги на покупку еды для меня.

— Ох, да не надо, такую малость мы всегда найдём для ребёнка Хельмес…

— У меня сейчас есть возможность, — прервала Анне сопротивление тёти Маали. — Слава богу, у меня сейчас нет недостатка, хотя из Раквере прогнали, в чём мать родила! Кто с женщинами работает, у того всегда в доме хлеб и кусок масла, чтобы на хлеб намазать! — объявила тётя Анне. — Супруги русских офицеров дают «на чай» гораздо больше, чем наши эстонки!

— Ну да, у каждого народа есть всякие люди, — подтвердила тётя Маали. — Видишь ли, Ноора написала своей сестре, что у них там, в Сибири, очень добрый народ, одна семья дала им в своей избе крышу над головой, хотя им самим очень тесно… Странно, но она-то пишет по-эстонски, правда, эти письма редко приходят, но по крайней мере на родном языке.

— Но они же высланные, — кивнула тётя Анне понимающе, — это во многом другое дело, чем лагерь для заключённых.

От этих разговоров меня стало клонить в сон — я зевала, широко раскрывая рот, и нарочно не прикрывала его рукой — может, взрослые поймут, что следует начать говорить о чем-нибудь более весёлом? Ну как же, надейся!

— Но и там нелегко, — сетовала тётя Маали. — Ноора, она такая хрупкая, работала только мамзель-секретаршей и привыкла к жизни супруги офицера, а в Сибири вынуждена работать на лесоповале, а это тяжёлая мужская работа. Но мужчин в деревне, видно, мало, а те, которые есть, слабенькие юнцы или немощные старики, так что женщины уходят в лес на неделю и вывозят деревья на быках… Дети всё это время сами по себе. Когда Ноора добирается домой, дети уже спят, а утром опять оставляет малышей спящими… Анне уже умеет писать, написала Нооре записку «Оставь деньги на молоко!» Во всей деревне только у одной хозяйки есть корова и у нескольких баб козы…

Тётя Маали опять вытерла глаза, и голос её сделался глухим:

— Я думаю, что если ад всё-таки есть, так он должен быть битком набит русскими.

— Чего там про ад говорить, — засмеялась тётя Анне. — Да и у нас, в Эстонии, их уже как собак нерезаных, на место каждого увезённого эстонца привозят трёх Ванек!

Тут тётя Маали, наконец, заметила моё громкое позёвывание и спросила:

— Может, хочешь немного прилечь на бочок? Пойдём, я устрою тебя на диване в кабинете!

Прилечь на бочок у меня желания не было, но и сидеть за кофейным столом, болтать ногами и слушать взрослые разговоры тоже не хотелось. Краем глаза я заметила, что в кабинете дяди Копли на письменном столе лежали среди разных бумаг две детские книжки.

— Ой, я думала вечером их почитать тебе вслух, — сказала тётя Маали. — Они были ещё у Кюлле и Анне, но цветных картинок в них нет, только одни сказки…

Наконец хоть кто-то мог всплеснуть руками и изумиться:

— Детка, неужели ты и впрямь можешь читать печатные буквы?