Тоска по дому - [92]
Она колеблется с ответом. Это видно по ее взгляду, изучающему туфли, по подрагивающему колену.
– Скажи, Сима, – наконец произносит она, – тебе когда-нибудь случалось, в смысле, с тобой бывало, то есть… в общем, ты иногда думаешь о других мужчинах? Я имею в виду, кроме Моше?
Сердце у меня падает в брюки, а оттуда монетой скользит в носки. Откуда она знает? О своих снах я не рассказывала никому, даже Мирит. Как она об этом узнала? Или их в Бецалеле учат фотографировать чужие мысли? Какой ужас. Я знала, что в этой девушке есть что-то странное. Я так сразу Моше и сказала. Алла юстур[73]. Что ей ответить?
– Почему ты спрашиваешь? – Я смотрю ей в глаза. Как говорится, лучшая защита – нападение.
– Нет, просто… – смущенно и обвиняюще бормочет она, и я почти готова во всем сознаться, упасть перед ней на колени и просить прощения. Я не нарочно, сама не знаю, как это случилось, у меня гормональные нарушения, может, в этом все дело. Или это весна, аллергия и все такое… Но я клянусь, Ноа, тебе не о чем беспокоиться…
– Нет, просто… – повторяет она и продолжает: – Просто сегодня в кафе ко мне подкатил один парень… Обычно это меня не трогает, я говорю, что у меня есть друг, и иду дальше, занимаюсь своими делами, мне, конечно, приятно, но не более того, а вчера… Понимаешь, он спросил, нельзя ли нам встретиться, и за секунду до того, как включился разум, мое сердце шепнуло «да». Сердце шепнуло мне «да», понимаешь? В конце концов я, конечно, сказала ему «нет», но эта история не выходит у меня из головы.
– Как он выглядел? – Я испытала такое облегчение, что даже не успела придумать менее идиотский вопрос.
– Разве в этом дело? – говорит Ноа, разочарованная моим непониманием.
– А в чем? – пытаюсь я исправить оплошность.
– Конкретный парень ни при чем. Завтра я о нем забуду. Просто мне кажется, что ничего подобного не бывает, если в ваших отношениях все хорошо.
– Почему? – возражаю я. – Вот у нас, к примеру…
– Мне кажется, если ты ищешь что-то на стороне, – Ноа сжимает кулак, подносит его ко рту и прикусывает, – это верный признак того, что тебе чего-то не хватает.
– Но ведь нам всегда чего-то не хватает. Нет такого мужчины, который тебя полностью удовлетворял бы, – слышу я собственные слова. И они меня почти убеждают.
– Верно, – говорит Ноа, вынимая кулак изо рта. – Но дело не в этом.
Лилах, заснувшая у меня на руках, просыпается и тянется к моей груди. Она иногда все еще так делает, и мне приходится осторожно отодвигать ее, чтобы напомнить, что мы давно перешли на бутылочку.
– Послушай, – говорю я, но замолкаю на полуслове. Мне очень хочется дать ей полезный совет, сказать что-то умное, чтобы она заходила ко мне каждый день, но вместо этого я изрекаю банальность: – Может, вам следует чаще куда-нибудь выбираться? Не сидеть целыми днями в четырех стенах? А то вы только учитесь и работаете. Съездите куда-нибудь. Возьмите отпуск. Хотя бы на несколько дней. – Я говорю все это, а про себя думаю: сейчас она скажет, что такие советы может прочитать в женском журнале.
Но Ноа улыбается:
– Ты права, мы действительно немного засиделись на месте. До того как поселились здесь вместе, мы были легкими на подъем. Но заперли себя в этих стенах нос к носу и вообще перестали друг друга видеть. Пожалуй, это хорошая идея – уехать.
– Конечно, за чем же дело стало? – говорю я с уверенностью опытной советчицы. А про себя думаю: если бы еще я сама могла воспользоваться хотя бы четвертью тех советов, которые даю другим. Да что там четвертью, хотя бы одной восьмой…
– Я уже забыла, какое удовольствие с тобой разговаривать, – говорит Ноа, поглаживая пушок на голове Лилах.
– Да уж, говорить со мной – редкое удовольствие, – отвечаю я, и мы обе смеемся. Я гляжу на искры, загорающиеся у нее в глазах, на ямочки, танцующие на щеках, и завидую: конечно, за этот красивый смех он ее и полюбил.
Все эти витающие в воздухе частицы чувств, мелкие обиды, обрывочные намеки, все эти невидимые мячики, перелетающие со скоростью света от Амира ко мне и от меня к Амиру и катящиеся вниз по улице, все оживающие воспоминания – близкие, вчерашние и далекие: мать, произнесенные слова, и слова, которые предстоит произнести, и слова, которые, вероятно, не будут произнесены никогда, удушье в горле, огонек, загорающийся в груди и освещающий тебя изнутри, прикосновение, память прикосновения, и смутная тоска, и большие надежды, и маленькое упрямое отчаяние, закон сообщающихся сосудов, закон выгоревших сердец, и музыка, его внутренняя музыка, тихая, постоянная и драматичная, и моя внутренняя музыка, еще более напряженная, наш дуэт, наш изысканный танец, танец уступок, кто-то ведь должен уступать, и искорка разочарования, и смятение, смятение, и сознание того, что ничто уже не будет прозрачным, никогда не будет, и камень, который катится по спине, и кинжальный удар в живот, и общая рана, одинаковая, вечно кровоточащая, и связующие нас нити, прозрачные и невидимые, как в цирке, но они могут оборваться, и тогда ты упадешь, и этот страх падения, и надежда на падение.
Ничего этого не видно на снимке, сделанном во время похода к тайному источнику.
