Тоска по дому - [94]

Но там ничего не было. Только засохшие сорняки.

– Ничего страшного, – сказала Ноа. – Какое это имеет значение.

Но я настаивал на том, чтобы найти этот проклятый источник, как будто от него зависела наша жизнь; я знал, что веду себя по-идиотски, но не мог остановиться. Поэтому я потащил нас к машине, рванул назад, к развилке грунтовой дороги, и Ноа сказала, что я угроблю машину, но я пропустил ее слова мимо ушей и продолжил гнать, на развилке свернул не влево, а вправо, проклиная Давида, этого музыканта не от мира сего, за то, что не сумел внятно объяснить дорогу. Но и после поворота направо мы не нашли ничего интересного, если не считать мусорной свалки с кучей стеклянных бутылок. Ноа сказала:

– Давай вернемся на прежнее место, там, по крайней мере, было красиво.

Я ответил «Хорошо» таким недовольным тоном, будто только ее нетерпение помешало нам найти источник, и мы вернулись туда, где была зеленая трава.

– Давай расстелем одеяло и устроим пикник, – предложила Ноа.

– Ладно, – согласился я, – если хочешь.

Она спросила:

– Ты предпочитаешь вернуться домой?

Я не ответил, и мы расстелили одеяло, прижали его по углам камнями, съели наши бутерброды, выпили минеральную воду, потом легли на одеяло, стали смотреть на облака и затеяли спор о том, на кого одно из них похоже – на бегемота или на вампира. Затем Ноа набрала в рот воды из бутылки, приподняла вверх мою рубашку, наполнила мой пупок холодной водой и сказала:

– Вот он, тайный источник.

И я засмеялся, потому что, в самом деле, что за безумие вселилось в меня только что, с каких пор меня заботит подобная ерунда, но, прежде чем приятное ощущение от этой мысли успело разлиться у меня по всему телу, Ноа сказала:

– Давай сфотографируемся.

Ее нервозность просачивается в меня, подумал я, но согласился, потому что не было сил спорить, и она поднялась и начала возиться с камерой. Через несколько секунд она сказала:

– Встань, а то горы не попадают в кадр.

А я указал ей на пупок и спросил:

– А что с источником?

Ноа подошла ко мне, подняла с одеяла и сказала:

– Обними меня, сейчас будет снимок.

Едва я успел нацепить на лицо маску счастья, послышался щелчок.

На обратном пути она сказала:

– Кайфово было выбраться из дома, правда?

И я ответил:

– Да.

Хотя слово «кайфово» не показалось мне точным определением произошедшего. А она сказала, что мы должны делать это чаще.

– Ходить на прогулки, в походы – вот что я имею в виду, – добавила она.

Я крепко, очень крепко сжал руль и спросил:

– Ну, и куда мы отправимся в следующий раз?

И Ноа ответила:

– Ниже поселения Бейт-Заит есть плотина, и там образовалось нечто вроде небольшого озера, его можно обойти пешком. – Озеро в нескольких километрах от Иерусалима? Я усомнился. – Совсем маленькое озерцо, – уточнила она. – Но, говоря по правде, сама я его не видела. Мне про него рассказывали.

– А-а, – сказал я и почувствовал, что мы оба в душе вздохнули с облегчением, потому что если не уверен, что озеро существует, то нет и уверенности, что придется туда идти.

– Ладно, посмотрим, – сказала Ноа и включила радио.

– Посмотрим, – согласился я и подумал: «Так продолжаться не может, так продолжаться не может, просто не может».

А дома нас ждал этот запах вареной картошки. Ноа спросила:

– Ты тоже чувствуешь этот запах?

Я ответил:

– Да.

– Наверно, это Сима со своей стряпней, – заметила она.

– Вряд ли она целую неделю готовит одно и то же, – возразил я.

– Ты прав, – согласилась Ноа. – Но откуда тогда этот запах?

Мне хотелось спросить ее: «Разве ты не знаешь? Это запах расставания». И сказать ей, что мне этот запах знаком, я сталкивался с ним, по крайней мере один раз в жизни, а может, и три, и он был густым, как сейчас; но я ничего не сказал и отправился в душ. Стоя под мелким дождиком из рассекателя, я вспомнил, как в Синайской пустыне провел день с группой архитекторов-энтузиастов, и одна девушка, у которой на рукаве белой блузки красовался логотип местной газеты, объяснила мне за игрой в нарды, что можно многое узнать о человеке, строящем дом, если выяснить, что для него важнее всего. «Ну например?» – спросил я и бросил игральные кости на половину доски. «Ну, например, ты, – сказала она и затянулась сигаретой. – О чем ты думаешь в первую очередь, когда представляешь себе дом своей мечты?» – «О балконе, – ответил я не раздумывая. – О большом широком балконе, с которого открывается вид на окрестности». – «Прекрасно», – сказала она, забирая кубики в ладонь. «Что именно прекрасно? Что это говорит обо мне?» – настаивал я. Она выпустила струйку дыма, собираясь ответить, но тут подошел кто-то из архитекторов и пригласил ее поплавать, пока окончательно не стемнело. Она ответила: «Да, конечно, сейчас в воде как раз появятся рыбы-зебры». Протянула мне игральные кубики и сказала: «На самом деле ты сам знаешь ответ, верно?»

Да, знаю. Поэтому пока не убегаю. Я уже не раз убегал на балкон. Не раз убеждал себя, что нет смысла ни к кому привязываться, потому что все кончается расставанием. Когда мне было двенадцать лет и мы должны были на год лететь в Детройт, в аэропорту я цеплялся за колонну и говорил отцу, что не хочу садиться в самолет. В итоге он соблазнил меня «адидасами», и я пошел вместе со всеми. Но больше я идти не хочу. Если она хочет, пусть уходит. Я остаюсь. До самого горького конца. Максимум, до чего я готов дойти – это душ. Я снова и снова иду под душ. После нашей поездки к источнику прошла неделя, и мне кажется, что все это время я не выходил из душа. На пальцах уже появились борозды. Я замерз. Но все еще стою под душем.