Тоска по дому - [90]

– Почему?

Он ничего не сказал. Несколько месяцев назад, когда мы с Ноа еще имели обыкновение болтать о разном, она сказала мне, что, когда людям трудно говорить, можно, если хорошенько присмотреться, видеть, как слова поднимаются и опускаются у них в горле. Иногда слово может добраться до кончика языка, но в последнее мгновение быстро соскользнет назад. Я взглянул на горло Йотама. «В его возрасте я тоже не хотел возвращаться домой, – подумал я, – но если бы кто-нибудь спросил меня почему, я не знал бы, что ответить».

– В последний год у вас было не самое счастливое время, – полувопросительно сказал я, и в голове у меня возникла картина: десятки поминальных свечей, зажженных в гостиной.

Йотам кивнул – или просто слегка шевельнул головой?

– И родители твои уже не те, что были раньше, – продолжил я. – Я имею в виду, до того, как погиб Гиди.

Теперь он кивнул. Без сомнения.

– У них нет для тебя времени, – сказал я. – Они едва замечают, что с тобой происходит. Ты можешь исчезнуть на полдня, и это их не заботит.

– Да, – сказал он и, словно участник эстафеты, принявший палочку от товарища по команде, подхватил мой рассказ:

– Мама целый день ничего не делает, только сидит и рассматривает его фотографии, а если я прохожу по гостиной, зовет меня посмотреть вместе с ней. Но сколько можно смотреть один и тот же альбом! В конце концов это надоедает. А папа нарочно допоздна остается на работе, а когда возвращается домой, то уже не насвистывает, как раньше, а просто тихо закрывает за собой дверь, будто стесняется войти. Потом быстро ест, обычно в одиночестве, смотрит новости на первом и на втором канале, вслух комментирует, хотя его никто не слушает, выключает телевизор и идет спать. Со мной он почти не разговаривает, не заходит ко мне перед сном. А раньше приходил каждый вечер, расспрашивал, что было в школе, и мама тоже приходила, укрыть меня одеялом, хотя я и так был укрыт, а теперь они больше не приходят, им нет до меня дела.

– Я уверен, что это не так, – сказал я, сознавая, как пусто и официально звучат мои слова. И сделал еще одну попытку: – Я знаю, что они волнуются о тебе. – Я был у вас на прошлой неделе, когда ты был в школе, и твоя мама сказала мне, что ее очень беспокоит твое поведение в классе.

– Она так сказала? – Йотам изумленно поднял на меня глаза, но прежде, чем я успел кивнуть, искра в них погасла. – Конечно, она беспокоится, – продолжил он. – Это единственное, что их волнует. Мое поведение в школе. Всю неделю я, как Дандин из книжки, которую мне читал Гиди, – он видит всех, а его – никто. Так и я. Если приношу записку из школы, они сразу начинают изображать заботливых родителей, откладывают альбомы и заводят со мной серьезный разговор.

К остановке, напротив которой мы припарковались, с шумом подкатил автобус и исторг единственного пассажира, словно Иону из чрева кита. Я подождал, пока он исчезнет во тьме, тем временем обдумывая, как выразить словами мысль, которая крутилась у меня в голове после разговора с матерью Йотама.

В конце концов я решил, что лучше сказать обо всем прямо, без уверток:

– Так вот почему ты устраиваешь в школе балаган, Йотам? Чтобы мама с папой обратили на тебя внимание?

– Да нет же, – ответил он и улыбнулся слишком циничной для ребенка улыбкой. – Я делаю это, чтобы они обратили внимание друг на друга.

Моменты, когда Ноа рада быть Ноа-и-Амиром.

Когда он думает, что она спит, и шепчет ей слова любви. Она старается дышать глубоко, как во сне, а утром все отрицает: «Нет, ничего не помню». Когда он берет с собой на футбол Йотама или терпеливо объясняет ему шахматный ход, и в ней поднимается нежность: он будет прекрасным отцом. Когда он смотрит на нее глазами, полными надежды, после ее очередного неприятного телефонного разговора с матерью, зная, что она нуждается в напоминании: ты не одна в этом мире. Даже если тебя и твоих родителей разделяет стена. Она счастлива, когда они ставят на максимальную громкость новый диск «Нирваны». И орут вместе с Куртом: «Come, as you are, as a friend, as I want you to be»[71]. Когда к ней пристают парни в кафе, а она может сказать, что у нее есть друг, и не соврать. Когда после крупной ссоры он неожиданно заходит за ней в академию Бецалель. И все девчонки смотрят на него, а она знает, что им есть на что посмотреть.

Моменты, когда Ноа чувствует, что ей надоело быть Ноа-и-Амиром.

Когда после занятий с букетом цветов ее ждет один парень, и в отличие от приставучих надоедал у него действительно милая улыбка. А после пяти минут разговора ей совершенно ясно, что в отличие от Амира он не склонен ничего усложнять. Что с ним будет легко и просто. Что с ним ей не обязательно быть собой. «Когда можно с тобой встретиться?» – спрашивает он. И она отвечает: «Возможно, в следующей жизни». Он улыбается: «Ты очень красивая». Она краснеет: «Большое спасибо». Он стоит перед ней, умоляюще сложив ладони, и она на краткий миг едва не поддается соблазну ответить ему: «Да». Но что-то в ней – хрупкое, но устойчивое – все еще держится за Амира. Хотя в настоящий момент все у них складывается далеко не блестяще. Но ей любопытно узнать, чем закончится эта любовь. Без вмешательства другого претендента. И она отступает от него, хотя ее пьянит исходящий от него сладкий запах, и говорит: «Извини, но я не могу, у меня есть парень».