Тоска по дому - [67]

Автобус, затормозивший на остановке перед нашим домом, выпустил пассажиров, которые с удивлением обступили полицейский автомобиль. Так уж повелось в нашем квартале: каждый должен знать абсолютно все.

– Все в порядке, – помахала я рукой любопытствующим, – ничего не случилось.

Полицейские начали подниматься по лестнице. Буквально за секунду до того, как командир-гном приблизился к двери, я схватила его за рукав и предложила войти первой, чтобы никто не перепугался.

– Нет, ни в коем случае, – сказал он и всем весом навалился на дверь плечом, как показывают в сериалах, но, поскольку я, убегая, оставила дверь приоткрытой, свой рывок он завершил только в гостиной. Двое других полицейских, изо всех сил сдерживая смех, вошли вслед за командиром, и я заперла дверь.

– Слава Богу, – сказала Джина, посылая в потолок воздушный поцелуй, – слава Богу, что вы здесь.

– Что ты говоришь? Зачем они явились? Кто их сюда звал? – Авраам, оставив стремянку, которую поддерживал, приблизился к командиру-коротышке.

– Э-э… – заикаясь, начал командир-гном и указал на меня. – Эта дама вызвала нас и сказала, что в ваш дом вломился араб.

– Кто вломился? Куда вломился? – Авраам схватил его за рубашку. – Я-а́хбаль[54], это мой сын, Нисан. Я принимаю его здесь с почтением и радостью.

– А это кто? – командир-гном кивнул головой в мою сторону.

Авраам пристально посмотрел на меня, и в глазах его вспыхнула искорка узнавания.

– Никто, – сказал он, – просто одна мальу́на. Говорит много, но мало что соображает.

– Это моя невестка, – вмешалась Джина («Джина вступается за меня? – подумала я. – Не иначе, нас ждет пришествие мессии»), – а это Авраам, мой муж. Он немного… понимаете, ему сделали операцию, и с тех пор в него вселился демон, ему кажется, что этот араб – Нисан, наш сын.

– А он не ваш сын? – спросил командир-гном и покрутил пуговицу у себя на форменной рубашке.

– Конечно, нет, – сказала Джина. – Нисан умер, когда ему было два года, мы тогда только приехали в Израиль и поселились в этом доме.

– Так вы утверждаете, что это Нисан? – спросил командир-гном Авраама, который недовольно закивал головой, словно глубоко оскорбленный вопросом.

– О-о-ке-е-й, – сказал командир-гном, подходя к стремянке и снизу глядя на араба, стоявшего на самой высокой ступеньке. – Стало быть, мне ничего не остается, как спросить вас лично, кто вы такой.

– Я-Саддик, – ответил араб, ни на секунду не прекращая долбить стену.

– А что вы здесь делаете, позвольте узнать?

– Это мой дом. – И Саддик показал ключ, висевший у него на шее.

– Ваш дом… Интересно… – Эти слова командир-гном произносит с кривой усмешкой. – Если так, то, возможно, вы сможете объяснить мне, кто все эти люди.

– Это мои гости, – ответил Саддик, вытаскивая из стены первый кирпич. – Это мой гость, а это моя гостья. Та тоже моя гостья. Вот уже пятьдесят лет они гостят в моем доме.

– О-к-е-е-ей… – Командир-гном сунул за пояс большие пальцы рук. – Я начинаю понимать. И у тебя есть документ, подтверждающий это?

– Да, прошу вас, – говорит Саддик, достает из кармана рубашки кушан, наклоняется и протягивает его командиру-гному.

– Это кушан-табу, еще от турок, – поясняет он, – и здесь написано, что дом принадлежит семье Ада́на, моей семье, а также вся земля вокруг дома, половина дуна́ма.

Командир-гном несколько секунд разглядывает документ и вдруг, будто у него лопнуло терпение, швыряет бумагу на землю и, размахивая руками, кричит:

– Чихать я хотел на турок! Если у тебя нет официального документа, выданного государством Израиль, то, с моей точки зрения, ты вторгся в чужое жилище! А вы, – обратился он к нам, – решайте, будете заявлять на него в полицию или нет. Если да, то не тратьте понапрасну время. У полиции Израиля и без вас достаточно работы.

– Да, – сказала я, – я хочу подать заявление. Этот человек крутится вокруг нашего дома уже несколько месяцев, беспокоит людей, а теперь еще набрался наглости…

– Никто не посмеет подавать заявление на Нисана! – донесся из кухни голос, и Авраам вышел оттуда с хлебным ножом в правой руке. Он приблизился ко мне и грозно рявкнул: – Я тебя предупреждал!

Двое полицейских сорвались с мест и в один прыжок оказались между мной и Авраамом. В страхе я отпрянула назад, вглубь комнаты. Джина положила Аврааму руку на плечо, пытаясь его успокоить. Он сбросил ее, приставил нож к своему горлу и нараспев, громким голосом мороженщика на берегу моря, произнес:

– Зарежусь! Зарежусь!

– Во имя Аллаха, скажи ему что-нибудь, – обратилась Джина к Саддику. – Только тебя он слушается.

Саддик с минуту поколебался, бросил быстрый взгляд в сторону полицейских и спустился со стремянки.

– Я-папа, – попросил он Авраама, – отложи нож. В нашей семье не размахивают ножами. Не так ты меня воспитывал.

Авраам взглянул на него с изумлением, но тут ноги у него подкосились, и он упал ему на плечо с душераздирающим криком:

– Вы видели? Вы слышали? Он назвал меня отцом! Говорил же я вам, что это мой Нисан. А вы не верили! Вы мне не верили!

Саддик в ответ обнял его одной рукой, а другой осторожно отобрал у него нож и протянул командиру-гному, но того это движение испугало: он отпрыгнул назад, мгновенно выхватил свой пистолет, выстрелил в потолок и наставил оружие на Саддика.