Тоска по дому - [69]

Оператор поспешил к нему, по дороге наткнулся на диван и выругался по-английски. Осветитель, мужчина с микрофоном и журналист последовали за ним и расположились у подножия стремянки.

– Так вы расскажете нам, с чего все началось? – спросил журналист.

– Это началось час тому назад, – ответил Саддик. – Хотя нет, по сути, все началось пятьдесят лет назад, когда пришли евреи и выгнали мою семью из этого дома. В ту ночь, когда мы уходили, моя мать кое-что здесь оставила. Сегодня я пришел сюда, в свой дом, забрать то, что принадлежит мне.

– По-ни-ма-ю, – журналист в галстуке произнес это тоном человека, который не понимает ничего. – А как же дело дошло до стрельбы?

– Стрельбу затеял он, – сказал Саддик и долотом указал на командира.

– Я? Он угрожал мне ножом! – Командир-гном уже забыл, что полминуты назад отказался давать комментарии. – Этот человек вломился в чужой дом, напугал жильцов и хотел меня зарезать.

– Лжец! Он не угрожал тебя убить. – Авраам высвободился из объятий Джины, и внимание всей телевизионной команды сразу переключилось на него. – Этот человек на стремянке – мой сын Нисан. Он пришел навестить меня, своего отца. А эти люди хотели его у меня отобрать. Тогда я взял хлебный нож и сказал: если Нисан уйдет, я порежу себя.

– Тогда и раздался выстрел? – поинтересовался журналист в галстуке, и в его голосе явственно прозвучала нотка разочарования.

– Нет, не тогда. – Авраам объяснял ему все это медленно, как ребенку. – Нисан взял из моей руки нож и отдал этому полицейскому, а тот выстрелил в него без всякой причины.

Журналист в галстуке повернулся к телекамере, знаком велел осветителю направить на него свет, прищурился и сказал:

– Пока рано утверждать, но, судя по свидетельствам, которые мы собрали на месте происшествия, не исключена возможность злоупотребления властью со стороны полиции. Если это так, то перед нами не первый подобный случай в Израиле за последнее время. Возможно, мы уже имеем дело с синдромом, который в высоких кабинетах называют «сначала стреляют, потом думают», а в других местах говорят о нем как о…

– Синдром? Какой еще синдром? – возмущенный командир-гном попытался втиснуться между журналистом и телекамерой.

– Эй! – крикнул телеоператор.

– Я попросил бы вас, – сказал журналист в галстуке, – не чинить препятствий прессе при исполнении наших служебных обязанностей.

– А может, это вы чините мне препятствия при исполнении моих служебных обязанностей? – сказал командир-гном и не сдвинулся с места. Они стояли лицом друг к другу, как в вестерне, и напряжение между ними можно было резать ножом. Хлебным ножом. Но прежде чем один из них успел выстрелить очередной репликой, в гостиную Авраама и Джины стремительно ворвались несколько наших соседей. По-видимому, кто-то видел, как в дом входили телевизионщики, и созвал остальных. Там был Нисим, муж Далии. И Рази, когда-то работавший курьером в супермаркете. И Ави из магазинчика «Цветы Ави». И еще несколько стариков, что вечно сидят на скамейке возле парка и задирают проходящих девушек. Все они сгрудились в центре гостиной, посмотрели на Саддика, потом на телеоператора и принялись скандировать:

– Смерть арабам! Смерть арабам!

Осветитель направил на них прожектор, телеоператор – камеру. Полицейские попытались вытеснить их из квартиры.

– Осторожно, лампа! – крикнула Джина. – Осторожно, лампа!

Но курьер Рази никогда не отличался спокойным нравом. Однажды он разбил яйцо о голову женщины, которая отказалась дать ему чаевые, а сейчас легонько боднул Звити в лоб и попал точно в шрам. Звити выхватил полицейскую дубинку, и началась потасовка. Мы с Джиной убежали на кухню, спрятались за кухонной стойкой и оттуда наблюдали за тем, что творилось. У меня было странное чувство нереальности происходящего, как будто я смотрю один из тех фильмов, что показывают на особом канале в два часа ночи. Цветочник Ави тряс стремянку, на которой стоял Саддик, чтобы сбросить его оттуда; к нему подошел Авраам и влепил ему пощечину. Курьер Рази и Звити, ухватив друг друга за воротники, орали:

– Не трогай меня! Не трогай меня!

Журналист в галстуке наговаривал в телекамеру взволнованный комментарий. Старики-развратники со скамейки возле парка скандировали:

– Полицей-ское госу-дар-ство! Полицей-ское госу-дар-ство!

Остальные присоединились к ним. Командир-гном погнался за Нисимом, мужем Далии, намереваясь надеть на него наручники. Джина сказала мне:

– Звони в полицию! Звони в полицию!

Я ответила, что полиция уже здесь, и увела ее вглубь кухни для пущей безопасности. В гостиной упала со стены большая картина в застекленной раме; зазвенели осколки. Цветочник Ави наступил на один из них и заорал:

– Я ранен! Я ранен!

Его кровь капала на ковер.

– Пропал, пропал наш персидский ковер, – запричитала Джина и крикнула Аврааму, чтобы он оставил в покое стремянку и подошел к ней. В комнату ворвалась большая черная собака и с лаем бросилась к оператору, почему-то из всех присутствующих выбрав именно его. Из-за шума журналисту в галстуке пришлось повысить голос, но он продолжал вещать в камеру:

– Израильская полиция снова продемонстрировала полное бессилие. Мы снова видим, что ошибочная оценка ситуации не только не решает существующую проблему, но и создает новые. Мы снова…