Тоска по дому - [50]
После завершающей песни – очень странной регги-версии песни «Свободен, значит, одинок» группы «Бензин» – публика, разумеется, потребовала исполнить песню на бис. «Лакрица» отказалась от ритуала ухода и по настоянию зрителей возвращения на сцену, потому что им по сути некуда было уходить. Гитарист сменил электрогитару на акустическую. Давид взял микрофон. После целого вечера пения он говорил хриплым голосом. Лоб под направленными на него прожекторами блестел от пота. Я помню почти каждое слово:
– Я хочу поблагодарить всех, кто сегодня пришел. Не стану говорить, что вы замечательная публика, потому что это пустые слова. Вы любящая публика. Дай Бог, чтобы на всех наших выступлениях нас встречали так же. (Бурные аплодисменты.) Особо хочу поблагодарить трех человек, без которых меня здесь сегодня не было бы – Йони, Мата́на и Амира. (Амир сжал мое бедро.) Без вашей дружеской поддержки я в последние несколько недель не выжил бы, не стоял бы здесь и не пел. Вам я посвящаю следующую песню «Благодатью Своей осени меня». Мне кажется, что всем нам сейчас не повредит немного милосердия.
На второй фотографии с концерта Амир и Давид обнимаются. После песни «Благодатью Своей осени меня» – ее припев, похожий на гимн, я слышала еще в нашей гостиной, так что смогла присоединиться к пению, – включили свет, и зрители подошли к сцене поприветствовать исполнителей. Образовалась небольшая очередь, какая бывает на свадьбах после церемонии благословения, а я притаилась со вспышкой наготове, выжидая, когда Давид и Амир встретятся, и ловила момент, когда никто между ними не влезет. На фотографии Давид выглядывает из-за плеча Амира. Глаза у него закрыты, бровь немного приподнята, губы растянуты в полуулыбке. Амир чуть наклонился так, что задралась рубашка, обнажив низ спины; вытянутой вперед правой рукой он прижимает к себе Давида в мужском объятии. На заднем плане какой-то парень разглагольствует перед женщиной – матерью Давида, судя по немодным брюкам, – и грива его волос не вся попадает в кадр. Прямо за ними старшеклассник, работавший сегодня звукорежиссером, нагнувшись, сматывает кабель. Остальные детали тонут в темноте. Поглощенные черной дырой. Не фотография века с точки зрения освещения, но я люблю ее из-за полуулыбки Давида, а еще из-за того, что если приблизить ее к носу, то можно уловить запах, характерный только для таких концертов: сочетание табачного дыма, пота и возбуждения. По дороге домой мы пытались угадать, какая из песен группы «Лакрица» станет хитом на радио. Время от времени Амир с сияющими глазами вспоминал и другие подробности шоу.
– Ты заметила, что их бутылки с водой остались полными? Они не выпили ни капли. А как тебе ударник? Мощный парень, скажи? Давид говорит, в жизни он просто котенок. А критика из «Коль ха-Ир» видела? Он подошел к Давиду и сказал ему спасибо. Спасибо – это хорошо, нет?
Конечно, спасибо – это хорошо.
Амир мчался с такой скоростью, преодолевая повороты на выезде из Иерусалима, что я боялась, как бы нам в порыве энтузиазма не вылететь вместе с машиной в ущелье под Мевасеретом, но я ничего ему не сказала. Мне нравилось видеть его таким – взволнованным, воспрянувшим, живым – и не хотелось ничего испортить.
Тогда я еще думала, что в моей власти контролировать, что портится, а что нет.
– Ты знаешь, я-и́бни[30], есть еще кое-что, о чем я тебе пока не рассказала, – говорит мама и закрывает глаза.
Старый ржавый ключ от дома лежит между нами на маленькой табуретке с золотой окантовкой. Она сняла его с шеи в первый раз за сорок восемь лет, – даже в душе она никогда его не снимает, – но я его пока не беру. Я уже рассказал ей о доме, и она не закричала. Я уже описал ей, как он выглядит со всех сторон, и она не замахала на меня, чтобы я уходил. Наоборот, она добавила еще несколько деталей – перед домом растут два фиговых дерева, а позади гранатовое, – чтобы я был уверен, что это именно тот дом. Но протянуть руку и взять ключ у меня не хватает смелости.
– Мне было стыдно, и я не рассказала тебе эту историю, – продолжает мама. – Но, я-и́бни, скоро и ты состаришься, и кто знает, сколько я еще проживу.
«У тебя впереди еще много лет», – хочу сказать я, но взглядом она заставляет меня замолчать.
– В тот день, когда пришли евреи, – начинает она, но не голосом рассказчицы, своим громким голосом, заставляющим присутствующих податься вперед и слушать, а тихим, мне не знакомым, – в тот день, когда они пришли, чтобы прогнать нас, мы не стали брать из дома много вещей. Времени не было. Солдаты уже стояли на окрестных холмах, и рассказы о деревне Дир-Ясин передавались из уст в уста. Ты ведь слышал о Дир-Ясине, верно? Все говорили, что теперь Дир-Ясин будет здесь, в Эль-Кастеле, и страх проник в наши сердца. И мы не подумали хорошенько, ты понимаешь? Мы взяли риса, немного оливкового масла, несколько кастрюль, все погрузили на осла и тронулись в путь. Только через несколько часов я вспомнила, что кое-что оставила дома. Самую важную вещь. И я хотела вернуться. Обязана была вернуться. Но солдаты начали стрелять над нашими головами и кричали: «
