Тоска по дому - [49]

В этих переулках мы с Амиром чуть было не поцеловались в первый раз. Это было через две недели после того, как мы начали встречаться. Мы вышли из кинотеатра «Рав Ор» – смотрели фильм «Бесстрашный» с Джеффом Бриджесом, который я недавно видела по телевизору, неплохой на самом деле фильм, и мы говорили, и говорили, почти на все возможные темы; о значении археологии: с одной стороны, какой смысл копаться в прошлом, а с другой – разве без прошлого можно понять настоящее; о Иерусалиме: с одной стороны, какая здесь красота, а с другой – как трудно здесь жить; о моей мечте стать фотографом и его мечте – правда, он все еще сомневался, мечта ли это, – стать психологом. Мы разговаривали часами, сложными фразами маскируя простое ожидание поцелуя. Время от времени мы останавливались у ворот с особо затейливой резьбой, или у окна, из которого доносилась мелодия саксофона, или возле объявления, возвещавшего о специальной молитве, которая состоится на площади перед синагогой в канун Шаббата. Наконец, в небольшом сквере между зданиями мы сели на скамейку, от которой пахло свежей краской. Поцелуй витал в воздухе, и, разговаривая друг с другом, мы пристально всматривались в губы друг друга, но оттягивали решительный момент. Позже, в четыре утра, когда мы лежали в моей постели, обессиленные и урчащие от удовольствия после трех раз, один из которых был совмещен с кофейно-ванильным мороженым, Амир сказал, что не был уверен, хочу ли я его. Он боялся, что интересен мне только в качестве друга. Не знаю. Думаю, мы оба – я ведь тоже в этом участвовала, хотя в прошлом мне случалось проявить инициативу, чтобы поцеловать парня, – медлили с первым поцелуем, потому что знали: после него обратного пути не будет.

Я отщелкала несколько снимков за пределами клуба, и мы вошли внутрь, пригнув головы, чтобы не удариться о низкую притолоку. Я бывала в «Паргоде» не раз и не два (на первом курсе ходила на три выступления группы «Естественный отбор», и каждое последующее было лучше предыдущего), но и на этот раз, переступив порог, вздрогнула от неожиданности: и это все? Это и есть «Паргод»? Небольшое тесное пространство, десять рядов пластиковых стульев, узкий проход, сырые стены. Настоящая пещера – не хватало только сталактитов и сталагмитов. Пока Амир покупал у хозяина заведения билеты, я изучала его лицо. Впервые за несколько недель оно светилось. Эти посещения клуба «Рука помощи», напряженная учеба и что-то еще, о чем он не говорит, в последнее время его допекли. У него появилось три седых волоса, лет на пять раньше, чем следовало ожидать. Вернулся тик. А вот ямочку на правой щеке я вижу нечасто. Но в тот вечер в «Паргоде» все изменилось. Он улыбался направо и налево, тепло обнял мать Давида, шел на наши места, слегка пританцовывая, и ежеминутно целовал меня в шею.

– Мне не верится, – сказал он, указывая на освещенную сцену, где стояли музыкальные инструменты, – мне просто не верится.

Он отстукивал ритм по своим и моим коленям, словно это были два барабана бонго, и я снова, в миллионный раз, поразилась его способности искренне, от всего сердца радоваться за других. Без капли зависти. Без крохи эгоизма. Он был счастлив за Давида. Настолько счастлив, что, когда музыканты «Лакрицы» не слишком уверенно поднялись на сцену, Амир вскочил со стула, будто перед нами были, как минимум, U2, и заразил своим ликованием всю собравшуюся в пещере публику, включая мать Давида, и заставил нас аплодировать две минуты без перерыва.

Выступление началось со звукового фидбэка – режущий слух гитарный скрежет испугал публику и вызвал недовольный ропот. Ничего не поделаешь, так бывает, когда твой звукорежиссер – старшеклассник. Дальше пошло лучше. «Лакрица» от песни к песне держалась увереннее, голос Давида окреп, бас обрел глубину, ударник выскочил из-за своих тарелок и стал подпевать Давиду нежным, почти женским голосом; фанаты в зале хлопали в ладоши в такт музыке, когда звучал припев, а когда исполнялись баллады, поднимали вверх зажигалки; лысый критик из местной газеты «Коль ха-Ир» – все знали, что он критик из местной газеты, но старались этого не показывать, – по крайней мере дважды одобрительно кивнул. Время от времени напряженный гитарный ритм сопровождали действительно прекрасные строки, например: «Любовь – это нервный ди-джей» или «На реке по имени Я обрушилась плотина». И это натолкнуло меня на мысль, что, возможно, на концертах следует раздавать зрителям тексты песен, как это делают производители дисков. Меня охватила привычная, постоянная зависть к музыкантам, которые могут творить вместе, обогащая друг друга; одним взглядом, одним треньканьем гитарной струны показать, что песня допета, а фотографам приходится принимать все решения в одиночку и ошибаться, снова и снова ошибаться.

Ближе к концу мне даже удалось забыть, что я лично знакома с исполнителями. Я закрыла глаза и позволила себе слиться с музыкой и дала ей увести меня на прогулку. Во время одной инструментальной композиции я побывала в Негеве, на желтом холме, со стадом рыжих коз. Во время другой, более бурной, я оказалась участницей красочной фиесты в деревне из «Ста лет одиночества», передо мной появился Моди и подал мне коктейль пурпурного цвета.