Тоска по дому - [116]

На улице появился высокий парень с маленькой собачкой. В обычных обстоятельствах я никогда не заговариваю с незнакомцами, но, когда я фотографирую, я теряю всякий стыд.

– Подождите минутку, – попросила я инспектора.

– Эй, я не собираюсь стоять тут с вами целый день, – запротестовал он, но скорее жалобно, чем сердито.

Я подбежала к высокому парню, не обращая внимания на лай его собаки, улыбнулась своей улыбкой номер два и попросила, если можно, буквально на минутку одолжить мне поводок. Получив требуемое, я помчалась назад к инспектору и вручила поводок ему.

– А как его держать? – спросил он. – Как будто я гуляю с собакой?

– Держите, как хотите, – сказала я и достала камеру.

Он сделал шаг вправо и набросил поводок себе на шею, как шарф.

– Вы всегда вешали поводок себе на шею, когда гуляли со Снежинкой? – спросила я.

– Да, – ответил он и улыбнулся легкой ностальгической улыбкой.

Я быстро нажала на кнопку. Именно такая улыбка и была мне нужна.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что это повлияет на рекомендацию, которую я тебе дам, – сказала Нава. – Ты не можешь исчезнуть на месяц и ждать, что это сойдет тебе с рук.

– Я иначе и не думал, – ответил я, глядя на календарь, висящий у нее за спиной: двое тигрят шутливо борются друг с другом.

– У тебя есть другие рекомендатели? – спросила Нава. И, прежде чем я успел ответить, продолжила: – Если есть, тебе лучше обратиться к ним.

– Все в порядке, – успокоил я ее. – Я пока не собираюсь поступать в магистратуру.

– Нет? – она воскликнула так, как будто услышала нечто немыслимое: человек не хочет стать психологом.

– Нет, – повторил я и удобно вытянул ноги. Я впервые озвучил свое решение вслух, и звук моего голоса мне понравился.

– Но почему? – спросила Нава и неожиданно сняла черную резинку, которой стягивала волосы на затылке. – Почему, можно узнать?

– По многим причинам.

– Если это из-за того случая в твоей группе кроссвордистов, то мне очень жаль. Подобные вещи случаются, но постепенно, с опытом, мы учимся с ними справляться. Устанавливать границы.

Я удивленно поднял брови – мне чудится или эта женщина проявляет обо мне искреннюю заботу? Я посмотрел на нее и подумал, что с распущенными волосами она выглядит довольно привлекательно. Она почувствовала мой взгляд и снова собрала волосы, стянув их резинкой.

– В том-то все и дело, – сказал я. – Не думаю, что я умею устанавливать границы. Как бы это объяснить?.. Вам когда-нибудь приходилось разговаривать со Шмуэлем?

Нава утвердительно кивнула.

– Он, наверное, говорил вам, что у него нет защитного слоя, и поэтому он чувствует, как в него проникают несчастья и беды окружающих? Когда он это вам говорил, вы, скорее всего, подумали, что он ненормальный и несет чушь. Проблема в том, что я такой же, как он. Я чувствую других людей, в особенности – их боль, только с удесятеренной силой. И не уверен, что хочу сделать это своей профессией. Мне хватает с этим сложностей и в личной жизни.

– Понимаю, – сказала Нава, но в отличие от предыдущих сотен раз, когда она говорила: «Понимаю», в эту минуту я поверил, что она действительно меня понимает. И тогда я открутил вентиль на полную и вывалил на нее все, что держал в себе: что я устал изображать тактичного психолога, чем занимался так долго, что едва не забыл, что только прикидываюсь им; что я хочу говорить, а не только слушать; что я с детства только слушаю, вглядываюсь, наблюдаю, изучаю, как ведут себя окружающие, и только потом говорю, и это мне порядком надоело; надоело стараться и приспосабливаться, потому что я – новичок в этом здании, в этом квартале, в этой школе; мне надоело держать свои мысли при себе, хотя слишком опасно открывать свое подлинное, уродливое, ревнивое, нервное лицо, известное только моим родным; Ноа начала сдирать с него серебристую пленку и, возможно, из-за этого…

– Из-за чего? – спросила Нава.

– Неважно, – ответил я. А про себя подумал: «Хватит. Я и так уже слишком разоткровенничался».

– Итак, по существу, – сказала Нава, – ты хочешь выйти из роли психолога, а не преуспеть в ней.

– Да, – признался я. Хотя я ненавижу, когда кто-то объясняет мне мотивы моих поступков.

– Ты уверен, что это и есть главная причина, по которой ты не хочешь продолжать учебу?

– Знаете, что меня раздражает больше всего? – перешел я в атаку. – Предположение, что существует другая, более веская причина, и сейчас вы мне на нее укажете. А я вот не уверен, что на все вопросы есть однозначные ответы. По-моему, граница между истинным и ложным очень тонка. Иногда одно от другого отличается сущей малостью. А то действительно важное, что происходит между людьми, невидимо и не поддается описанию словами. Так разве я могу смотреть людям в глаза и делать вид, что способен объяснить им, что хорошо, а что плохо.

– Психологи занимаются не совсем этим, – сказала Нава, и по тому, как дернулась ее щека, я догадался, что ей хотелось высказаться гораздо резче. – Но оставим это на минутку. Я не понимаю другого: почему ты так рвешься вернуться в клуб, если все равно не собираешься оставаться в профессии?

– Почему? – переспросил я и почувствовал, что злость на нее вот-вот вырвется из меня в виде самых жестоких слов. – Почему? Потому что я хотя бы раз в жизни хочу проститься как следует. Вы ведь меня не знаете. Я из тех, кто к концу телефонного разговора вешает трубку, не дав собеседнику сказать: «До свидания». Но с меня довольно. Хватит. У меня остались здесь незавершенные дела, и я хочу с ними разобраться. Спокойно и без спешки.