Торжество смерти - [5]

2

Было десять часов утра, когда лакей пришел будить Джиорджио. Он спал крепким сном молодого человека, проведшего ночь, полную любви.

Он ответил лакею недовольным тоном, поворачиваясь на другой бок:

— Меня нет дома ни для кого. Оставьте меня в покое.

Но из соседней комнаты послышался голос назойливого посетителя.

— Извини, что я настаиваю, Джиорджио. Мне крайне необходимо поговорить с тобой.

Он узнал голос Альфонса Экзили, и дурное настроение его еще более ухудшилось.

Экзили был его товарищ по школе, человек с весьма ограниченными умственными способностями, разорившийся из-за карточной игры и пьянства и превратившийся в авантюриста в погоне за деньгами. Он мог казаться красивым, несмотря на то, что порок испортил его лицо, но в его манерах и во всей его внешности было что-то неблагородное и вкрадчивое, обнаруживающее человека, принужденного подвергаться постоянным унижениям и искать способа выпутаться из неловкого положения.

Он вошел, подождал, пока лакей вышел из комнаты, и, принимая довольно развязный вид, сказал, наполовину глотая слова:

— Извини, что я обращаюсь к тебе, Джиорджио. Мне необходимо уплатить карточный долг. Помоги мне. Сумма маленькая — всего триста лир. Извини, Джиорджио.

— Ты, значит, платишь карточные долги? — спросил Джиорджио, с полным равнодушием нанося ему оскорбление. Он не сумел окончательно порвать с ним сношения и при встрече относился к нему с необыкновенным презрением, пользуясь им, как палкой, которой отбиваются от гадкого животного. — Ты удивляешь меня.

Экзили улыбнулся.

— Полно, не будь гадким! — сказал он просительным тоном, как женщина. — Ты ведь дашь мне эти триста лир? Даю тебе слово, что завтра же верну их.

Джиорджио расхохотался и позвонил. Явился лакей.

— Отыщите связку маленьких ключей в моем платье там, на диване.

Лакей отыскал ключи.

— Откройте второй ящик стола и дайте мне большой бумажник.

Лакей подал ему бумажник.

— Ступайте.

Когда он вышел, Экзили спросил с полуробкой, полусдержанной улыбкой:

— Может быть, ты дашь мне четыреста лир?

— Нет. Получай, это последние. Теперь уходи. Джиорджио не подал ему денег, но положил их на краю постели. Экзили улыбнулся, взял деньги и, кладя их в карман, сказал тоном, в котором звучали лесть и ирония:

— У тебя благородное сердце. Он огляделся кругом.

— У тебя также прелестная спальня.

Он сел на диван, налил себе рюмочку ликера и наполнил сигарами портсигар.

— Кто теперь твоя любовница? Ведь не та, что в прошлом году, не правда ли?

— Ступай, Экзили, я хочу спать.

— Какое это чудное создание! Самые красивые глаза в Риме! Она еще здесь? Я не встречаю ее с некоторых пор. Она, вероятно, уехала. У нее есть, кажется, сестра в Милане.

Он налил себе еще рюмку и разом выпил ее; он, может быть, для того и болтал, чтобы успеть опорожнить бутылку.

— Она ведь разошлась с мужем? Ее финансовые дела, должно быть, плохи, но одевается она всегда хорошо. Я встретил ее месяца два тому назад на улице Бабуино. Знаешь, кто будет, вероятно, твоим противником? Этот Монти… Ты едва ли знаешь его; это коммерсант из провинции — высокий, толстый, молодой блондин. Он как раз следил за ней в тот день на улице Бабуино. Знаешь, всегда видно, когда мужчина следит за женщиной… Этот Монти очень богат.

Он произнес последнее слово с легким ударением, и в его отвратительном голосе слышались зависть и жадность. Затем он бесшумно выпил третью рюмку.

— Джиорджио, ты спишь?

Джиорджио не ответил, притворяясь спящим, несмотря на то, что слышал все. Он боялся, чтобы Экзили не услышал, как бьется его сердце под одеялом.

— Джиорджио!

Он сделал вид, что очнулся от полусна.

— Как! Ты еще здесь? Когда же ты уйдешь?

— Я ухожу, — ответил Экзили, подходя к кровати. — Погляди-ка, черепаховая шпилька!

Он наклонился, поднял ее с ковра и, с любопытством разглядев ее, положил на покрывало.

— Какой ты счастливый! — сказал он своим обычным полуироническим, полульстивым тоном. — Итак, до свиданья, и благодарю тебя.

Он протянул руку, но Джиорджио не вынул своей руки из-под одеяла. Экзили повернулся к двери.

— У тебя прелестный ликер. Я выпью еще рюмочку.

Он выпил и ушел. Джиорджио остался в постели, отравленный ядом злобы и сомнений.

3

Второго апреля должна была наступить вторая годовщина.

— Надо отпраздновать ее где-нибудь вне Рима, — сказала Ипполита. — Мы проведем целую неделю, полную любви, совсем одни где бы то ни было, но только не здесь.

— Помнишь нашу первую годовщину в прошлом году? — спросил Джиорджио.

— Помню.

— Это было на Пасху, в воскресенье на Пасхальной неделе.

— Я пришла к тебе утром в десять…

— На тебе была английская жакетка, которая мне так нравилась. А в руках ты держала молитвенник.

— Я не была в церкви в это утро!

— Но, тем не менее ты страшно торопилась…

— Я без малого убежала тогда из дому. Знаешь, по праздникам меня никогда не оставляли одну. И все-таки я оставалась с тобой до полудня. В тот день у нас были гости к завтраку.

— После того мы целый день не виделись. Это была печальная годовщина.

— Это правда.

— А как чудно светило солнце!

— И сколько цветов было у тебя в комнате!

— Я тоже рано вышел из дому и купил, кажется, все, что было на площади Испании…