Тополь цветет - [56]

— Его и так любят, — усмехнулась Тамара.

Татьяна сделала вид, что не поняла.

— Где же отец-то у нас? — она нашарила в плюшевом своем коротком пальтеце папиросы, оделась и вышла на улицу.

Почти все окна светились. Сразу столько огней редко горит в деревне, зимой рано ложатся. Пенсионерам какая забота, и то многие уже поразъезжались по детям. У Григория Пудова всегда долго свет — всякую ерунду по телевизору глядят, любят. Когда бы ни возвращалась Татьяна с вечерней смены, они не спят. У Воронковых в темноте голубенький экранчик светится. А тетка Кланя хоккей любит, они с внуком всех игроков знают. Степан тоже последнее время хоккей смотрит. Юрка-то каждый вечер уходит в карты играть, да врет, поди. А плохо небось Алевтине на вечерней-то дойке, не нравится, — улыбнулась в темноте Татьяна.

Она вдруг забеспокоилась о Степане. С тех пор как работает в школе, еще хуже пьет. И ругаться пробовала, и не разговаривала, и, как мать сказала бы — «на рогах носила». Она полдня с коровами, а вечером с хозяйством, с ребятами, а он заляжет, навалит на нее руки-ноги — здоровый стал, от вина, что ли, пухнет, — винищем разит — не продышать. Не переносит она, когда он выпивши… Вчера топил печечку, она присела, поговорила, так взялся дверь починять на терраску. Починил. А сегодня прибежал, когда снимали, стол приволок — и без него привезли бы…

Татьяна вспомнила, как Степан стоял, набычившись на суетившихся телевизионщиков, как подошел вроде бы нечаянно: «Ну, мать сегодня красненького поставить надо». Она сказала «давай», но денег не выдала, а зашла в обед и сама взяла бутылку.

Кое-как добралась Татьяна до столба, включила свет — всю деревню освещали три фонаря, а включатель был один к ним.

Сразу заблестели оледеневшие мертвые луговины. Хватаясь за палисадник, нащупывая мягкую снежную кромку, Татьяна прошла к Борису Николаевичу — у них ярко горели окошки.

Они ужинали, чернявый мальчишечка сосредоточенно вылавливал что-то рукой в тарелке деда.

— А, Татьяна! Так все путем! — Борис Николаевич словно угадал, чего просила ее душа. — Ты знаешь, Валентина Николаевна, как они сегодня перед камерой-то? Все путе-ом! Ты куда влез, сморчок? — прикрикнул он на внука.

Валентина Николаевна засмеялась:

— Ты, чумичка! — взяла полотенце и принялась вытирать смуглую ручонку. — Да мне говорили, — сказала она, — через две недели уже и показывать будут. Для «Огонька» еще должны снять в Центральной. Такой мальчишка — только и следи, очень уж шустрый, — сказала она Татьяне. — Боря подходит сегодня, а он кричит: «Дедутка, все путем!» Вот именно, нам везде путь, — она вытащила мальчишку из-за стола, посадила на колени и принялась кормить: — А вот мы за папочку, а вот мы за мамочку, и где они бегают, забыли сыночка. Ты знаешь, он уже буквы стал понимать!

Залаяла собака, Татьяна встала.

— Пойду, мой пришел — Астон радуется, заждался сегодня.

Пробираясь в свой угол, она представляла себе Степана, как стоял на скотном, смотрел на нее, моргал, и как почувствовала она себя отчего-то надежнее. «Еще бы, столько лет прожили, встал рядом — вот и надежно. А сейчас разведет балы, порасскажет, что да как было, сам более всех довольный».

Конечно, подумалось вдруг, мог бы сказать что-нибудь хорошенькое еще один человек. Веселый, умный был парень Сергей Пудов. Только она дурочка. Было раз, когда Веру его в родильный дом увезли, а Степан на слет ездил. Играли в подкидного у Ледневых. Зойка со своим Петром и Серега с Татьяной. Выпили маленько, покуривали. Серега с Зойкой в паре играл, а Татьяна — с Зойкиным мужиком, и все их обыгрывали. Серега ругается, а сам ногу к ее ноге прижимает — у нее уж голова кружиться начала и в картах ничего не видит. Вот ушли они, а Серега и говорит: «Ну что, спать пойдем, к тебе или ко мне — все равно». И как у нее духу хватило: «Что, говорит, выручать надо?» И вытолкнула его. Хорошо, Степан не знает — убил бы.

И опять подумала, что Степан у нее надежный, и в деревне его уважают. Бабы, конечно, играют на его безотказности, но все-таки приятно, что зовут — редкое хозяйство без него обходится.

Войдя, она оглядела избу:

— А отец где?

— А он не приходил еще, — давай, садись, ждать не будем. Валерка не ложится, пока маманька не расскажет, — сказала Тамара и улыбнулась, чтобы ей было повеселей.

— А Юрка телик налаживает, чего-то неясно. Мы думали — вдруг сегодня покажут? — вертелся вокруг брата Валерка.

— Как же, показали, они небось доехали только…

— Ничего я не думаю, а только наладить надо.

— Не суйся ты в него, какой ладельщик. Надо вызвать монтера из Волоколамска. Все равно всем надо подделать маленько, у всех уж разладилось. К двадцатому велели готовиться смотреть.

Татьяна умылась и ходила от окна к окну, вглядываясь в темень.

— Небось твое представление обмывает, — заметила Тамара. Она умела припечатать словечком.

— А может, напарник на работу не вышел, как в тот раз, — заступился за отца Юрка.

— Да у него и денег нету, он нам с Люськой последние отдал!

Татьяна засмеялась:

— Ох, и дружные у меня мужики. — И достала бутылку портвейна. — Ну ладно, не будем ждать, — уже в который раз говорила она, чувствуя все нарастающую тревогу и что-то похожее на раскаянье или жалость.