Тополь цветет - [48]
— Ну, и что, какие выводы?
— А ничего. Вы бы тот раз хоть номер машины записали бы.
— Да ладно, Селиванов… Лучше знак возле леса с нашей стороны поставь, там кривуля здоровая.
— Не по моей части.
— Ну все-таки, ты там ближе, сказал бы. Мы в гололед ехали с одним из Центральной — жуть, того и гляди — скувырнемся, а в лесу дорожные знаки горят, такие душевные — вроде бы тебе ручкой делают.
— Постреливаешь?
— Так, когда белку-другую собью…
— И птицу, говоришь, не бил?
— Да так, полоса какая-то идет. Нелепая.
— Еще погода…
— Ну ладно, Селиванов, гуляй… — сказал Степан и пошел, внутри у него уже сильно разгорелось от водки.
В кабинке на остановке прятался от ветра Борис Николаевич с такою же сеткой хлеба.
— А где твой драндулет? — весело сказал Степан, чувствуя потребность поговорить на разные просившиеся из души темы. — Пошли, чего стоять, я не могу стоять — время терять.
— Делал-делал — уже нету никакой возможности, — пристраиваясь к Степану, сказал Борис Николаевич про свой мотоцикл.
— Степан! Степа-ан! Погодите нас! — донесся сзади женский крик.
Марфа, перекинув на спину сумку с хлебом, оскальзываясь и запинаясь, поспешала за мужиками впереди Воронкова.
Все четверо зашагали по сырому, чуть прихваченному наледью, синевшему в тоскливом дне шоссе.
Рыже-красные зяби, светясь проплешинами снега, широко обложили дорогу. Лес впереди дрожал в предвечерней мгле, розовый туман голого березняка висел справа над речкой на той стороне. Там всегда была неуютная, нелюдимая сторона, в ней таились клюквенные болота, в ней можно было заблудиться, даже и сейчас наткнуться на мину. Оттуда задувало ветром. Куда-то летела из последних сил ворона.
— Нет, это только представить: тридцать тысяч центнеров говядины в год! — поражался сызнова Воронков, скособочившись еще больше под тяжестью сумки. Немолодая задубевшая шея его, кругло подрезанная воротом стеганки, покраснела на ветру, кепчонка сдвинулась на затылок, и весь он похож был на обмороженную, но все еще чего-то желавшую птицу. — Вот это фабрика, мать честная!
— Или завод, — сказал Борис Николаевич. — А у нас разве не так? Рабочие — на твердой оплате, общие промышленные процессы, текучесть кадров. Костяк основной из здешних, остальной народ бродит из совхоза в совхоз, ищет, где лучше. Все путем! — Он был тоже в стеганке, но в шапке, и все в нем было надежно и увесисто, как и мысли его.
— Все туда, — сказал он еще. — Мы привыкли рабочими совхоза называться, но с нашей жизнью это не очень рифмуется. Зыбко. Крестьянин, сельский труженик — тоже не годно. Не найдено еще слово.
— Не сразу все переделается, — поддакнул Воронков. — Глядишь, лет через десять-пятнадцать многое определится, хозяйство со-овсем другое будет.
— Другое, да-да… Вот почему это не дают сюда ничего? — спросила и Марфа. — Держу я поросенка, надо бы комбикорма, а взять решительно негде. Три раза в день кормлю: ведро воды, полторы-две буханки хлеба, картошечки туда, мукой замешу — и даю. Картошку уже есть перестал… А чем кормить? А уж возиться-то как надоело! Потаскайся-ка. Хорошо вам — с бабами своими попеременки… Да и дорого — рубль пять копеек каждый день, и то не управиться. Ведь и себе надо.
— В высшем руководстве был разговор, что крестьянину надо скот держать, — сказал Борис Николаевич, — всем выгоднее. Все же свое мясо. Его и здесь-то не укупишь. Вот поросенок, да уток мы с Валей порешили двенадцать штук, да двадцать три курицы есть — все путем. Но кормить надо.
— Я сена в том году накосила, в совхоз сдала — зерна дали.
— Пупок не сорвала? — спросил Степан. — А зачем тебе поросенок? Одна живешь.
— Не е, я сальце люблю. А своим-то, а дочушке? — Марфа помолчала. — А мне и делать тогда нечего, если хозяйство порешу, — с печалью сказала вдруг.
Долгое время шли они молча, обдумывая, видно, свое положение — необоримую и древнюю, как жизнь, потребность держать и выхаживать скот.
— Можно бы сейчас зарезать, да погода-то какая: мороза нет… Иной раз думаю: дали бы квартиру — переехала бы в Центральную, — вздохнула Марфа.
— Женщины быстрей приспосабливаются, ничего, — подбодрил ее Степан. — А вот мужики до того ногами в землю врастают… Ну, застраивают Центральную, а речки там нету. Вон в Прибалтике до сих пор хутора существуют. Конечно, надо сбиваться в большие гурты, если требует производство, но так, чтобы человек мог совмещать…
— Наш совхоз скотоводческий — это не зерновой, где комбайнам просторы нужны, — размышлял Воронков. — А так, пожалуй, и леса можно свести.
Сумеречная серость налезала со всех сторон. И вдруг сыпанул снег — мелкий, пыльный, не снег, а муть повисла от неба до земли. Воздух поплыл кисеей — завьюжило, завихрило, колко забило в лицо. Легковая, обогнавшая холстовцев, закрутилась, пошла под гору юзом.
Они тоже спустились в овраг и поднялись к лесу — навстречу выезжали машины, сигналили — все время надо было оглядываться, быть начеку. Степан подумал вдруг, что такое вот напряжение он испытывает и в жизни. И хорошо, и бодрит, но к нему надо еще примениться.
— Цивилизация — она требует!.. — сказал он и всю дорогу до дома думал, каких качеств требует цивилизация от человека.
От составителя…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности…
Имя московской писательницы Марины Назаренко читателям известно по книгам «Люди мои, человеки», «Кто передвигает камни», «Житие Степана Леднева» и др. В центре нового романа — образ Ольги Зиминой, директора одного из подмосковных совхозов. Рассказывая о рабочих буднях героини, автор вводит нас в мир ее тревог, забот и волнений об урожае, о судьбе «неперспективной» деревни, о людях села.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.