Тополь цветет - [47]
С тем же чувством смотрел во дворе на баскетбольную сеточку, привешенную высоко на щите, словно на стадионе. Сами-то они играли в лапту на переменках, а если и гоняли в футбол, то ворот человеческих не имели: так, по догадке ставили. А шуму, смеха, веселья-то!.. Здесь же ходят ребятишки по стенкам, редко-редко схватятся двое в коридоре. Странно не слышать после звонка могучего топота ног (ведь точно табун жеребят вырывался из конюшни!), не видеть свалки на луговине возле берез. Березы еще развесистей, и все кругом красиво огорожено, устроено, расчищено, цветов высаживали-сеяли — не счесть.
Осень затянулась, снег с дождем сеялся и сеялся, развел грязь по дорогам, размочил землю. Небо наседало на лес, поля и деревни, растворяя их в тоскливой серости. Меховая шапка Степана не успевала просушиваться. К автобусу и на асфальте не подойти — столько воды.
Степан привык ходить на работу пешком, хлюпая по шоссе. Да и что ему эти два с половиной километра? Он их с детства в полчаса пробегал. Пройдешь лесок, бывший раньше границей холстовских и редькинских земель, опять с горы на гору — и вот уже магазин выставился. Только когда дежурил в ночь, норовил Степан утром попасть на автобус. Последнее время, правда, стало труднее возить ноги — кто знает, отчего. В эту осень он много пил — то смерть Сереги Пудова, то Марфа поставила с окончанием обшивки дома, то к редькинским плотникам применялся — там много поводов случалось, то потеря центральной точки в собственной, жизни, — он и так определял.
Татьяна ругалась и все больше отчуждалась от него. Близились Октябрьские праздники, а в доме не предвиделось ни радости, ни веселья. Юрка на мать не глядел, она все делала в доме швырком, не скрывая раздражения. Приедет на каникулы Тамара, может, внесет хоть какую-то разрядку. Как работалось Татьяне в паре с Алевтиною, Степан не спрашивал, хотя она не упускала случая выпустить яд в ее сторону.
Денег давала Степану строго по счету, только на хлеб для поросенка и кур — тут не оттянешь. А заводилась копейка — ребятишки выгребали, он сам потакал: интересно ведь в буфете стакан киселя взять или фабричный пирог с повидлом. Однако Степан приноровился, заходя после работы за хлебом, выпрашивать у Зои стаканчик вина на дорогу. Под получку, конечно. С Зойкой росли вместе, сколько зим просидели за картами и домино у них или у Синих. Давно, правда, не собирались, но дружба осталась.
Сегодня привезли в магазин атлантические селедки — баночные. Зоя, сумевшая в торговой своей деятельности и в пятьдесят лет не разбабеть, без единой сединочки, миловидная, запеленутая в халатик, с вежливыми разговорами, вскрывала банки — кто две рыбины брал, кто пять, — очередь была порядочная, шла неторопко: покупали не одни селедки, а сахар и хлеб, сыр и спички с одеколоном — словом, всякое, входящее в повседневный спрос.
Степан зашел сзади очереди, мигнул Зое.
Стояли женщины, из мужиков — Андрей Воронков да двое редькинских вели разговор относительно телевиденья, с которого завтра должны приехать на новый скотный. Уже неделю назад дояркам и скотникам выдали белые халаты — собирались показать весь процесс ухода за коровами, доярок предупредили.
Дядя Андрей Воронков видел по телевизору скотоводческий комплекс на десять тысяч голов, построенный под Воронежем.
— Тридцать тысяч центнеров говядины ежегодно! — говорил он своим сипловатым негромким голосом. — Все по науке, есть микрокомплекс для испытаний, какой нужен пол для телят, поилки, алюминиевые решетки или железные, какое содержание выгоднее: полубоксовое, безбоксовое, привязное. Поиск идет, что лучше.
Зоя выложила на прилавок перед Степаном привычные шесть буханок черного хлеба, налила стакан водки и подала на бумажке половинку масляно-скользкой атласной селедки:
— На вот, закуси.
Вслед за этой минутой ввалились в магазин трактористы и осадили Зою.
— Ну вот, они будут вино дуть, а мы простаивать, тоже небось не от добра прохлаждаемся, — закричали женщины.
«Ну, сменили пластинку, теперь надолго», — подумал Степан, опрокидывая стакан.
И верно, одна, глядя на Степана, сказала:
— И что, милые мои, жрут наши мужики эту водку? Удавятся за нее.
— Удавятся, да-да-да… — услыхал он глуховатый знакомый голос Марфы. — Да как же не удавиться? Дома, поди, черт голову сломит, а тут ее завтра будут сымать как хорошего работника.
— Да ну, скажи — избаловались.
— Сейчас еще лише — денег-то когда им столько платили?
— Капуста вымокла, в магазин привезли — все набрались, нарубили, а ей, видишь, не надо, ее по телевизору будут сымать.
— Ничего, белый халат наденут — под ним ничего не видать.
Степан сунул селедку в сумку с хлебом, пошел из магазина.
— Воронков, ты идешь? — крикнул он.
— Не, я автобуса дождусь.
Похолодало. Развороченное тракторами рыже-коричневое Редькино подмерзало. Кое-где держался снежок — в гнилых листьях по закраинам и на проулках, рябью повдоль шоссе. На перекрестке топтался маленький, квадратный Селиванов, — смешную прямоугольность сообщала ему шинель, сильно распертая в груди и спине.
— Поджидаешь кого? — спросил Степан.
— Из города должны приехать, боюсь, пропустил, могли в Сытово прокатить. В Сытове тоже так-то вот: взошли в два дома — и ничего не взяли, только иконы интересуют, угольник у одних разорили, Николу вынули. Не всякую еще и берут-то.
От составителя…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности…
Имя московской писательницы Марины Назаренко читателям известно по книгам «Люди мои, человеки», «Кто передвигает камни», «Житие Степана Леднева» и др. В центре нового романа — образ Ольги Зиминой, директора одного из подмосковных совхозов. Рассказывая о рабочих буднях героини, автор вводит нас в мир ее тревог, забот и волнений об урожае, о судьбе «неперспективной» деревни, о людях села.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.