Тополь цветет - [44]
— Ладно, ступай, ступай домой! — замахал он на нее.
Но ее уже никто не мог бы остановить:
— Очень мне нужно! Да я ваше подлое семя к дому близко не подпущу! Завелась одна паскуда на деревне — всю деревню срамишь.
— Ты гляди, какая дева непорочная, какой домок чистенький! Да вы-то давно по уши в дерьме сидите! Степан женился — его еще «Аграфенович» звали, а с кем мать его прижила — неизвестно!
Женщины стояли друг против друга и кричали уже во весь голос.
— У тебя много совести, потому, может, и гонишь меня отсюда, что к Боканову ревнуешь! — заорала вдруг Алевтина, глядя почему-то на Степана, а не на Татьяну.
Степан растерялся. И потому, что самого не раз донимала эта подлая мысль, стало тягостно, тошно — возможно, все уже знали это.
Ириша Боканова пролезла в тын, подбежала к Алевтине, схватила за плечи и тоже запричитала в голос:
— Уймитесь, бабы, уймитесь, ты-то, ты-то, Алька, уймись, ну, ей обидно, она матка, пойдем, пойдем отседова…
И тянула Алевтину за руку, за плечи, уже плачущую, красную, исступленно кричавшую что-то.
Татьяна повернулась к костру. Подняв лицо и не глядя в сторону Бокановых, она все шептала про себя, бурчала, и смотреть на нее было нехорошо.
— А, ступайте вы, мать вашу за ногу… — выругался Степан и побрел из сада.
Алевтина верно сказала: был такой случай, что записали ему в документах «Аграфенович». Пришел он в сельский Совет, а там спрашивают: «А по батюшке как писать?» Секретарь и сказал делопроизводителю: «А пиши Аграфенович», — в насмешку, видно. Все знали, что не было у Степана Леднева отца и никто не мог бы его указать.
Так и ходил до фронта в Аграфеновичах. А там все переменили. Нашлись хорошие серьезные люди, сделали ему отчество по деду: «Иванович».
Степан не помнил, чтобы мать его звали Грушей, Грунечкой — только Аграфеною. Была она старшей сестрой в большом семействе Ледневых. Бабушка Наталья, щупленькая, болезненная, померла рано, все хозяйство держалось на Аграфене. Четыре сестры ее вышли замуж, разъехались по ближним и дальним сторонам, одна в Ленинград попала с братом, Аграфена же со Степаном осталась в доме деда.
Степан помнил, как наряжались тетки, когда собирались по вечерам на гулянье или ходили в престольные праздники на рынки в другие деревни, как водили они с парнями цепочки и кадрели на горе против дома, как ругалась тетка Феена, Зойкина мать, что не дают им спать песнями и гармонями. Мать на гору не ходила, цепочек-кадрелей не водила. Мать никогда не снимала платка, повязанного под узелок, и фартука. Была она костиста, с большими крепкими рабочими руками, говорила мало, а слушала строго, вперив в рассказчика голубые, выкаченные глаза, на Степку не кричала и не ругалась. «Степочка, долго ли будешь с собаками возиться — воды ни капли нет». Если Степка промедлит, заиграется, она, глядишь, сама пустилась под гору с ведрами. Так и ломила всю жизнь. Теперь Степан понимал, что до войны была она очень еще молода… А кто Степанов отец — так и не дознались. Да и кому дознаваться? Бабушка Наталья — тихая, кроткая, дед Иван, которого бабка приняла в дом на семерых детей, был мудр и порядочен, и весь поглощен плотницким и столярным делом — возле него и поднаторел Степан в этих работах мальчишкой.
Теперь вот учит Валерку. Вспоминает, как учил дед, и так же сам учит. Валерка — способный, любознательный… Только слишком уж безотказный…
Обо всем этом Степан думал, помогая тетке пилить дрова.
Он помнил, как на гулянье надевала тетка черный кружевной бабкин шарф, сквозной весь и в то же время тяжелый: шарф черный, лицо белое, а глаза голубые, фарфоровые. Красивой девкой была тетка. Да вышла за своего деревенского, тоже красивого парня, но из бедного дома. А в войну мужа убили, и осталась тетка с двумя детьми. Один сын утонул, другой жил в Центральной, а ребятишки его вечно здесь околачивались, и как-то рано состарилась тетка, стала ходить в полушалке, покрытая, как старуха, переваливаясь с боку на бок на больных ногах. Степан помогал ей, чем мог, а тетка ругала его и вмешивалась в их с Татьяной дела.
— И что же ты теперь думаешь, Степан, — говорила она, пока он взваливал на козлы бревно: — Валерушку-то надо к делу приучать.
— А я когда дом обшивал Марфе, он каждый вечер возле меня вертелся — ты не видала? Вот пойду к тетке Анне Свиридовой терраску делать, с начала и до конца весь курс пройдет. Погоди, тетка, весной привью себе на одну яблоню сразу три сорта яблок и тебе тоже.
— Да ладно тебе глупостями-то заниматься.
— Какие же глупости, как интересно-то, а то растут ребятишки и ничего не знают. Я читал про агронома, у которого по семь сортов на одном дереве привито. Точно.
— Ну так тоже нельзя, все на себя берешь — и огород, и скотина — все за тобой. И огурцы, и помидоры. Где же это видано, чтобы мужик занимался?
— А когда же ей, тетка? Да ей и не суметь так. Видала — ни у кого нынче помидоров не было — ну, разве что по яйцу, и то погнили все — в навоз вываливали, а у меня выросли, не вызрели на гряде — за трубой дошли. Мои бабы посолили, в Октябрьскую на стол подадут.
Действительно, такие помидоры, как Степан, никто в деревне не умел выращивать, но в его занятиях и делах тетка не углядывала системы.
От составителя…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности…
Имя московской писательницы Марины Назаренко читателям известно по книгам «Люди мои, человеки», «Кто передвигает камни», «Житие Степана Леднева» и др. В центре нового романа — образ Ольги Зиминой, директора одного из подмосковных совхозов. Рассказывая о рабочих буднях героини, автор вводит нас в мир ее тревог, забот и волнений об урожае, о судьбе «неперспективной» деревни, о людях села.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.