Тополь цветет - [37]
— И Андрей Воронков как ладно тележит, — подхватила Авдотья, — насобачился с ними петь.
Как ни врал Андрей Воронков, а сбить баб не мог. Скособочившись, припав ухом к гармонии, он тянул вместе со всеми, подсипывая и подхрипывая.
Алевтина сидела почти напротив него и, выложив круглые руки на стол, распустив черные волосы по плечам, румяная и молодая в вечерней заре, бросавшей на стену за нею жаркий свет, пела — впервые за этот год.
Вдруг Нина крикнула:
— Аля, запевай Балтийским морем! А мы подтянем, а то я эту не знаю.
Алевтина откинула волосы:
Песня была доморощенной, но дело заключалось не в песне, не в мотиве, даже не в словах, а в тонком голосе, играючи выводящем мелодию, в той легкости, с которой перепархивали в ней звуки из одного слова в другое, почти не размыкаясь:
Степан чуть не крикнул Нине Свиридовой, чтобы замолчала, не забивала бы милых, порхающих нот.
— Тебе с микрофоном выступать, Алевтина Николаевна! — гаркнул он и зачесал над виском, смутившись грубости звука, повисшего над столом.
Алевтина улыбнулась ему глазами, нежно ведя песню. Подковка зубов то обнажалась, влажно сверкая в зорьке, то прикрывала ее, натягиваясь, верхняя губа:
«И поет-то про беспутную бабешку, нравятся им такие…»
Степан невольно вытянул шею вбок, глянул вдоль столов. Узкая рыжая голова Татьяны горела там же, а над ней уже вился дымок папироски. Мария Артемьевна, поблескивая веселым черным глазом, подмигнула ему оттуда:
— Стя-паан, давай к нам!
— Он ведь большой человек, — говорила рядом Тонька Горшкова про своего дачника. — Два матраса каких привез да ванну.
— А кто он?
— Домоуправ, что ли?
— А ванна на кой тебе?
Степан обегал медленным, уже затяжелевшим, затуманившимся взглядом лица и чувствовал, как любит он их всех, — сердце разрывалось от признательности судьбе, соединившей его с ними, работящими и мудрыми, умеющими и неумеющими жить — просто хорошими людьми. Если и имелись у них слабости, так и ладно, и хорошо, а то вышли бы ровные все, правильные-правильные, как телеграфные столбы. Мураши — и те рознятся. И сидел Степан словно бы на семейном празднике, и не мог бы никого обидеть в этой своей семье.
Как только кончали петь, начинали кричать и громко, вразнобой говорить на разных концах столов.
— Марфа! — гудел Степан. — Вот управимся с крышей, я сразу прихожу к тебе и обшиваю дом, ну их всех, мать их за ногу, никогда не прощу им Колдуна…
— Никогда, да-да-да.
— Был один случай — Сергей не пришел на стройку, а мы с Воронковым пришли, и Валентин Афанасич не записал Сереге прогула. У Сереги тогда начала болеть голова!..
— Да-да-да, болеть начала!..
— Нет, Степушка, родимый, ты как хошь, а слазий ко мне в подпол, — сказала тетка Анна Свиридова, — у меня там, наверное, венец подгнил, где порожек, пол опустился.
— Приду, тетка Анна, непременно приду!
— А мой Серега лучше Воронкова играет! — рубанул рукой Пудов. — Вот напишу жалобу в верхи — и посажу Серегу на машину! Неправда, должны мне дать!
— Не нужна волку жилетка, об сучья изорвет, — прохрипел Боканов.
— Не я буду! — ударил по столу Пудов.
— Ка-ак же, дай сперва ему выжить, — сказала тетка Анна.
— А ты не каркай… раскаркалась! — Пудов вдруг облапил ее поперек, засмеялся: — Вот они, груздочки-то!
Расплывшись еще больше лоснившимся лицом, Анна отвела его локтем, запахивая толстую шерстяную кофту:
— Еще Игнат, упокойник, на груди мои зарился: как гроб делал, дак все норовил обмерить. Эх, говорит, Аннушка, эку тяжесть на себе носишь, и попользоваться некому.
— А я тебе вот что скажу, Степан, — перегнулась через стол Марфа, поглядывая на тот конец, — ты знаешь, я прямая: случись что с тобой, Татьяна твоя долго не загорюет, живо приведет кого на постелю.
— Чего болтаешь! — прикрикнула на нее тетка Анна. — Не слушай ее, Степушка, жена у тебя умная, зря язык чесать не будет — не как наши бабы. А мужиков — кто же мужиков не любит, — добавила она, и голубенькие щелки блеснули линьками на толстом лице.
Татьяна сидела с Юркой, пускала дымок, и рыжий строгонькой ее профилек так и егозил там, так и егозил, и было в том что-то несуразное.
От этой песни у Степана всякий раз что-то переворачивалось внутри: вот только что смеялся, благодушничал — и вот уже боль и печаль завинчивали его, томили…
Слова убивали его неожиданной точностью — начинало казаться, что так именно и думал, что это про него. Серега говорил даже, кто сочинил песню, да Степан забыл.
От составителя…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности…
Имя московской писательницы Марины Назаренко читателям известно по книгам «Люди мои, человеки», «Кто передвигает камни», «Житие Степана Леднева» и др. В центре нового романа — образ Ольги Зиминой, директора одного из подмосковных совхозов. Рассказывая о рабочих буднях героини, автор вводит нас в мир ее тревог, забот и волнений об урожае, о судьбе «неперспективной» деревни, о людях села.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.