Тополь цветет - [36]
Компания повалила на улицу. Мария Артемьевна, ввиду своих тяжких заболеваний не враз, но взгромоздилась на белую лесникову кобылу, налоговый агент взял под уздцы, а «баушка» сгорбилась рядом.
Ребятишки сыпали следом. Из домов выбегали люди, улыбались в предвкушении веселья, выходили изумленные дачники, никогда не видавшие, как бабы чудят.
Степан смотрел с крыльца на процессию. Алька, выставив зад, согнулась, подурушка, будто и впрямь бабка древняя, белое привидение в фуражке и при ремне, восседавшее на лошади, весьма отдаленно, но все же напоминало некую милицейскую единицу — ну, актерки!
Что у них там получится, неизвестно, но ясно, — думал Степан, — за представленье не жаль отвалить по трояку, а то и по пятерке — где увидишь таких лихих и вострых баб?
Столы направили на улице, у бокановского двора под березами, которые насажал в конце того века прадед Боканова. Еду принесли с собой: кто яиц, кто картошки тушеной-вареной, кто огурцов, помидоров, селедок. Колбасу и водку успели закупить — еще бы чуть, и магазин закрылся.
Как раз к тому времени в проулке Ледневых водворилась невыразимой красоты машина, небесной эмалевой окраски, под названием самодвижущаяся жатка. Четырехметровая ширина ее и незнакомые формы — скошенная вперед высокая из стекла кабина с мигалкой, словно у автоинспектора, красные диски колес, черных и упругих, как футбол, множественность их — от гигантских передних до маленьких на подвешенной части — вызывали представление о космическом корабле. Юрка в красном выстиранном свитере, сунув руки в карманы брюк и отставив ногу, лениво объяснял мужикам, обходившим и обсуждавшим совхозное приобретение, назначение мигалки («Для движения по дорогам, ведь ширина ножей — четыре двадцать пять»), количество атмосфер в шинах и другие преимущества машины.
— Там еще силосный комбайн пришел, — говорил Борис Николаевич Степану и Татьяне, посверкивая белками глаз на темном цыганском лице, — а я сказал ему — бери жатку. У нее двигатель наш, советский. Если что полетит — сможешь заменить. А у комбайна двигатель немецкий.
Когда пошли за столы, Юрка попал в самую середку, занятую артистками, Татьяна, возбужденная, веселая, уселась между сыном и Борисом Николаевичем, которому тут уже всучили Митьку, несравненного двухлетнего внука, гордость его и счастье.
Степан пристроился на конце стола, на углу, совместно с Григорием Пудовым и Бокановым. Сидели тут еще две свекровушки — тетка Анна Свиридова с теткой Авдотьей Хлебиной. Соблазнила старух не столько даровая стопка водки, сколько возможность посидеть за столом с народом — кто знает, может в остатний раз.
Цвела Марфа всеми красками пенсионного благополучия: в щеку ткни — кровь брызнет, Тонька Горшкова вертела головой, как ласточка, усиленно подбирая губы и модничая по случаю того, что сынок ее впервые сел за общественный стол на правах работника: «Все-то летечко слесарил на ферме!»
День кончался, и жаркий настой березового листа плыл над столами, вкруг которых уже весело шумели принаряженные люди, звеня вилками и стаканами, выкликая здравицы Самсону-сеногною и трактористам, полеводам и пенсионерам, сохранившим хорошую рабочую форму — словом, всем, отличившимся в сеноуборочном буйстве. А вот и песня рванулась из середины сдвинутых столов, сминая хвастливые разговоры, деловую беседу и бесшабашный гогот:
Нина Свиридова, жена Анатолия, возвышалась там — большая и спокойная, уверенная в поздней своей красе, в своем мужике и в своих сыновьях, из которых последнему осенью приходить из армии, поступать в институт. Сильный, горловой ее голос увлекал за собою другие — потоньше и покрикливей — Маши Хлебиной, Катерины Воронковой, Ириши Бокановой, Марии Артемьевны Артемьевой.
Женщины низали песни одна на другую, и вилась, вилась веревочка мотивная, свивалась в тонкое и крепкое, словно звенящая голубая капроновая леса.
— И скажи, девка, отстали ведь от старинных-то песен, все советские поют, и где только они их набираются? — сложив руки на обширном животе, тетка Анна Свиридова двумя узкими голубенькими щелками над налитыми щеками смотрела вдоль стола.
— Где? По радиву. А телевизор на что? Как пришли с работы, так и запузыривают, инда в голове гудит. Я говорю своей: ты меня взялась, знать, укокошить, — Авдотья Хлебина, не ладившая с невесткой, в любом случае на свое выводила: — Такая настырная!
— Да ты сама во все лезешь, — укоряла маленькую, щупленькую Авдотью Анна Свиридова. — Ну как же, тебе говорят: сиди, не лезь, а ты лезешь. Третьего дня копнать побегла, Маша ругается, зачем закопнали — дожжа так и не было. Или отец, Веньямин-то, говорит — Ленка будет копнать, а ты: «Что привязался, она не умеет». Да чего не уметь-то, проще простого: не поднимаешь пуд, подцепи полпуда, но приучаться надо. Мы в одиннадцать лет с матерью ходили косить в мир. Или они на покосе, а нам по семь-восемь лет, так пока они на покосе, мы все полы и мост вымоем, у нас чистота. А то что значит: «не умеет».
— Да ладно тебе, глянь на Альку, Алька-то…
— Разговелась! — брякнул ни с того ни с сего Степан.
От составителя…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности…
Имя московской писательницы Марины Назаренко читателям известно по книгам «Люди мои, человеки», «Кто передвигает камни», «Житие Степана Леднева» и др. В центре нового романа — образ Ольги Зиминой, директора одного из подмосковных совхозов. Рассказывая о рабочих буднях героини, автор вводит нас в мир ее тревог, забот и волнений об урожае, о судьбе «неперспективной» деревни, о людях села.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.