Томас Чаттертон - [23]
Томас. Ты в самом деле хочешь наняться на корабль?!
Уильям. На первый же, где меня возьмут. В моем телосложении, надеюсь, недостатков не обнаружат.
Томас. Я услышу о тебе?
Уильям. Никогда. Думай себе в утешение, что я проживу еще пятьдесят лет. Тогда для тебя ничего не изменится, если я умру через год: ты об этом просто не узнаешь. Я тоже буду думать, что ты проживешь еще пятьдесят; и даже если могилу для тебя выроют совсем скоро, я, оставаясь несведущим, не стану ее искать.
>(Уходит).
Томас (некоторое время стоит, как бы погрузившись в сонное оцепенение). Нужно всему этому дать задний ход!
>(Быстро подходит к двери, распахивает ее. На пороге возникает Абуриэль).
Абуриэль. Ты один?
Томас. Мистер… мистер… Какие дела, позвольте узнать, изредка приводят вас в Бристоль?
Абуриэль. Никакие.
Томас. У меня мало времени, сэр —
Абуриэль. Я пришел ради тебя.
Томас. Ради меня? Непривычно такое слышать, сэр.
Абуриэль. Со своим другом Уильямом ты разделался — хоть и собирался сейчас побежать за ним. Он будет прятаться где-нибудь в подъезде, пока не выплачется и, обессилев от слез, не позабудет себя. Другой друг — Питер, лежащий в могильном склепе, — больше тебя не тревожит. Кэри, которого ты называл своим вторым «я», — теперь лишь пустой звук на твоих устах.
Томас. Я нахожу ваше появление странным, мистер Абуриэль… Ваши познания относительно моей жизни удивительны. До сей поры я видел вас очень редко.
Абуриэль. Верно. Существа вроде меня сами выбирают момент, когда они хотели бы принести пользу.
Томас. И вы полагаете, именно сейчас вам опять представился шанс… оказать мне поддержку?
Абуриэль. Томас Чаттертон вскоре почувствует беспокойство и начнет вглядываться в сумерки за окном — не покажется ли девичья головка.
Томас. Разве я не один на один со своими переживаниями?
Абуриэль. Для твоего возраста возможные переживания легко вычислить; тем более что ты, зная анатомию лишь поверхностно, механизму тела доверяешь больше, чем собственному духу.
Томас. Сэр… Чего, собственно, вы от меня хотите? Почему преследуете? Я вам ничего не задолжал.
Абуриэль. Я лишь рабочий инструмент; а для тебя чужак, чей путь пересекся с твоим: довесок к твоему бытию. Хочу я от тебя только одного: чтобы ты выстоял. Ты обгонял свои годы — до сего дня. Выполняя причудливые проекты, ты следовал закону ниспосланного свыше дара. Искушения же, коим ты подвергался, были земными. И если порой твои поступки припахивали падалью и выглядели как грязь, меня это мало трогало: пусть благонравные бюргеры и бюргерши зажимают себе носы. У меня другие, чем у них, представления о… о грязи. У Природы об этом другие представления, чего ревнители книжной премудрости в упор не замечают…
Томас. К чему вы клоните свою речь?
Абуриэль. К реальности. Ты обстукиваешь стены, ограничивающие твое дарование, ищешь бездну ради страсти, которая едва-едва тебе показалась. Ты переоцениваешь свою гордость, свои распутства, торгуешь убеждениями и приносишь глубинные внутренние видения в жертву расхожим рифмам.
Томас. Еще слово, и вам придется замолчать, мистер Абуриэль; да, я люблю Марию Рамси.
Абуриэль (насмешливо). Ее одну? Или и другую тоже? Или какую-то третью? А может, всю дюжину тех, с кем ты, вроде бы, уже расстался?
Томас. Разве это не единственный достойный способ обходиться со временем: делить его на часы одиночества и часы сладострастия?
Абуриэль. Ты настаиваешь на испытании, выстоять в котором не сумеешь. Выбираешь такой грех в качестве доказательства твоей бедности.
Томас. Вы хотите лишить меня мужества, мистер Абуриэль.
Абуриэль. Я всего лишь голос, который ты слышишь. И уже ухожу, ибо чувствую, что стал тебе в тягость.
Абуриэль. Не искушай сам себя, воображая, будто можешь выиграть красивую жизнь.
>(Он исчезает. Между тем, уже стемнело. Старая миссис Чаттертон тихо входит в комнату).
Томас. Мудрость, сковывающая волю; призыв к умеренности; изображение счастья, коего жаждет плоть, как греха… Лучше уж стать падшим…
Старая миссис Чаттертон. Какая неудачная страстная суббота! Пойду-ка я к себе и лягу в постель.
>(Уходит).
Томас. Это ты, бабушка? (Входит Мария Рамси.) Мне кажется, я вижу сон. Наконец-то ты со мной, Полли. Каким безрадостным был бы этот день, если бы ты не пришла! (Он обнимает Марию.) Ах Полли, Полли! Всё во мне опустошено, всё в запустении. Память — обрушившаяся башня. Только ты, душа души моей, стоишь невредимая: словно статуя богини.
Мария Рамси. Что с тобой? Все еще ревнуешь к Фаулеру?.. Для этого нет причин.
Томас. Я свободен. Я больше не ученик. Мне страшно. Удовольствий, которые я познал, было в моей жизни так мало… зато постоянно присутствовали бессонница и холод. Я собираюсь в Лондон. Поедешь туда со мной?
Мария. Я буду тебя навещать… это уж в любом случае. Так значит, твой план удался. Расскажи!
Томас (выглядывает из окна). Мама и сестра возвращаются из церкви. Скорее, поднимайся в мансарду, чтобы соединивший тебя и меня прекрасный миг принадлежал нам одним.
>(Оба уходят).
>(Появляются Сара Чаттертон и ее дочь Мэри).
Мэри Чаттертон. Томаса тут нет.
Сара Чаттертон. Скверные дни предстоят нам, Мэри. Томас, пока не отправится в Лондон, будет беспокойным, вспыльчивым, несправедливым. У него разорванная душа. Он среди нас —
