Том 4. Время реакции и конституционные монархии. 1815-1847. Часть вторая - [35]

Истинной же причиной этого благоразумия было тайное сознание внутренних недугов монархии. Австрия, своим происхождением обязанная дипломатии, ею же и держалась. Различные этнографические группы, объединенные под скипетром Габсбургов благодаря бракам и разделам и сплоченные привычным безразличием или страхом перед опасностями, которые мог навлечь на них распад монархии, разнились между собой и по своим желаниям и по своим традициям. Со времени неудачной попытки Иосифа II вся политика правительства заключалась в том, чтобы держать эти группы в дремотном состоянии и тем убаюкивать их соперничество и взаимную ненависть: Quieta поп movere[31]. Это было также девизом Франца I. Недостатком этой системы было то, что она жертвовала будущим для обеспечения спокойствия в настоящем. Равнодушный отказ власти от всякого движения лишал эту систему всякого престижа и совершенно парализовал умственную деятельность и нравственную энергию даже ее собственных приверженцев. Областной патриотизм пустил в обществе такие глубокие корни, что для австрийского патриотизма, так сказать, уже не оставалось места, монархия являлась лишь великолепной дутой рамой, которой предстояло быть уничтоженной при первом толчке. Меттерних, может быть, и видел опасность этого странного режима, соединившего в себе все неудобства анархии и деспотизма, но не делал никаких серьезных попыток к его улучшению. Он был окружен трусами и мистиками вроде Гентца, Пилата, Мюллера или Фридриха Шлегеля, полагавшими, что «на свете слишком много свободы, слишком много необузданного своеволия и движения». Их страхи, которые Меттерних разделял лишь отчасти, были ему наруку для оправдания его собственной нерешительности. Меттерних любил власть, и так как доверие императора далось ему нелегко, то, чтобы удержать свое место, он потворствовал его любви к покою. Франц I был человеком хладнокровным и обладал слишком бледным воображением, чтобы революция могла внушить ему такой же романтический ужас, какой испытывали Гентц и Шлегель; ему даже была не по сердцу та доля идеализма, которая примешивалась к их реакционным теориям. Но что касается цели, к которой следовало стремиться, и способов ее достижения, Франц I был безусловно согласен с ними. По мере того как он старел, его характер, никогда не отличавшийся возвышенностью и благородством, становился все низменнее и мелочнее. Деловитость Франца I, никогда не отличавшаяся плодотворностью, превратилась в манию пустой суетливости и придирчивости. Успех, увенчавший его бездействие, казался ему свидетельством божьей воли, и он беспощадно наказывал безумцев, которые осмеливались итти против него, т. е. против воли провидения. Всякое новшество его пугало и задевало его наивное высокомерие, его эгоизм и леность. Сидя у себя в кабинете, Франц I слышал скрип правительственной машины и воображал, что она работает.

Австрийская администрация. Австрийская правительственная машина была крайне сложна. «Различные административные системы, последовательно испытанные в эпоху Марии-Терезии и Иосифа II, были снова испробованы при Франце II. но снова оставлены» (Бахман). Результатом этих беспорядочных опытов, то прекращаемых, то возобновляемых, была неимоверная путаница. Дела были распределены между известным числом центральных управлений — тремя канцеляриями (венгерской, трансильванской и австрийской) для внутренней администрации, придворным верховным советом (финансы), придворным военным советом, полицейским и цензурным управлением, верховной судебной палатой, верховной счетной палатой и пр.; императорским двором и внешней политикой заведывала придворная и государственная канцелярия (Haus- Hof- und Staatskanzlei). Император сносился с канцеляриями через посредство советников, набираемых как попало и беспрестанно менявшихся. Начальники ведомств, сведенные почти к роли приказчиков, как бы в отместку за понижение своего ранга воздвигали всякого рода затруднения. Государственный совет, слишком многолюдный и заваленный делами, делился на вполне обособленные секции, которые являлись как бы новыми ведомствами, завидовали друг другу и не пользовались доверием своих подчиненных.

Коллегиальная организация, удержавшаяся всюду, представляла двоякое неудобство: она замедляла решение дел и парализовала всякую инициативу, уничтожая ответственность, а между тем она нисколько не умаляла произвола. Правительство заметило это и в известных случаях предоставило решение президенту. Не говоря уже о возникавшем отсюда соперничестве, президенты теперь интересовались, разумеется, лишь теми вопросами, которые зависели исключительно от их усмотрения. Притом работа была распределена самым нелепым образом, и многие даже второстепенные вопросы должны были восходить до императорского кабинета. А так как Габсбурги всегда присваивали себе как бы отцовскую опеку над своими подданными, то император наряжал следствия по всем петициям, адресованным на его имя, и эти беспрестанные расследования, производимые самым бюрократическим образом, вносили путаницу в очередную работу и взаимное недоверие в среду чиновничества.