3
Семья Хованей занимала шоколадного цвета особняк на Дворянской улице. В течение нескольких лет в доме жил лишь старый-престарый дворецкий, который целыми днями сидел на ступеньках парадного крыльца и скучал. Он был рад-радешенек, когда в самом конце шестнадцатого года из Питера прибыл барин.
Евгений Игнатьевич Ховань был большой фигурой при последнем Романове, но во время войны поссорился с двором из-за Распутина, косвенно участвовал даже в его убийстве, — и ему предложили покинуть столицу. Евгений Игнатьевич выбрал Верхнереченск.
Жители города видели Евгения Игнатьевича редко, этот человек был нелюдим, молчалив и угрюм.
Даже со своим единственным сыном Виктором Евгений Игнатьевич говорил сурово, с едва скрываемым раздражением. Охотно он беседовал лишь с дворецким, да и то потому, что тот был совершенно глух. Странно было смотреть на этих людей, которые сидели в креслах друг против друга и бормотали каждый свое.
Жена Евгения Игнатьевича умерла, когда Виктору минуло три года, оставив письмо, в котором признавались, что никогда не любила мужа. Может быть, эти неудачи и ожесточили Евгения Игнатьевича, сделали его бешеным в гневе и беспощадно злопамятным.
Он жил в Верхнереченске, никого не принимая, не заводя знакомств.
По ночам, когда город спал, в кабинете Хованя горел свет. Досужие люди болтали, что опальный аристократ занимается магией. На самом же деле Евгений Игнатьевич просто страдал бессонницей. Всю ночь он ходил из угла в угол, тяжело опираясь на палку, много курил и что-то шептал под нос.
В марте семнадцатого года Ховань без колебаний перешел на службу к Временному правительству — «династии мошенников», — как он выражался. Перед ним снова открылся путь к чинам и почестям. Он стал водиться с губернскими эсеровскими и земскими вожаками, принимал кадетов и меньшевиков, состоя в вежливых отношениях и с теми и с другими. Он подружился с адвокатом Кузнецовым, хоть и знал, что адвокат — жулик и подлец.
За всеми этими заботами он совершенно забывал о сыне.
4
Воспитывали Виктора… собственно, его никак не воспитывали. Гувернантка Софья Карловна была без ума от Евгения Игнатьевича, тенью ходила за ним, часто теряла способность понимать что-либо, думать о чем-либо, до конца опустошенная злобной страстью.
После смерти матери Виктора Софья Карловна решила женить на себе Евгения Игнатьевича. Тот, зная об этом, издевался над любовницей, а порой и бил ее.
Девять лет Софья Карловна думала только о том, чтобы сломить упрямство Евгения Игнатьевича. Естественно, что ей было не до воспитания Виктора. Да и Виктор не особенно нуждался в ней.
Семи лет от роду Виктор умел хорошо читать по-французски и по-русски. Предоставленный самому себе, он рано стал приглядываться к людям, к их поступкам, долго и много обо всем думал. Однажды в кабинете отца, куда его пускали беспрепятственно, он разыскал научно-популярную брошюру: «Рождение человека».
Она поразила его. Над сухим описанием страданий, которые переживает женщина во время беременности и родов, он рыдал: сердце его разрывалось от жалости.
Матери своей Виктор не помнил и знал о ней лишь по рассказам дворецкого. Но в своих мечтах мальчик рисовал образ женщины, преисполненной доброты и ласки!
Этот образ делал для него каждую женщину существом особенным.
В гимназии он приходил в бешенство, когда мальчишки начинали говорить что-нибудь грязное, гадкое. По природе довольно слабый, он тем не менее яростно лез в драку, приходя в исступление. Товарищи заметили в Викторе эту странность, узнали, какая сила поднимается в нем во время гневных вспышек, и стали сдерживаться, остерегаясь говорить при нем сальности.
Однажды, среди года, во второй класс гимназии, где учился Виктор, привели новичка — широкоскулого, угрюмого, крепкого паренька. Рыжие вьющиеся волосы падали на его высокий лоб, и парень отбрасывал их назад коротким энергичным движением головы. Новичок смотрел на мир исподлобья, словно никому и ничему не верил. Посадили его рядом с Сашкой Макеевым, по прозвищу Джонни, известным в гимназии драчуном и задирой. Виктор не раз бил Джонни, и тот с нетерпением ждал удобного случая, чтобы отомстить обидчику.
На первой же перемене Джонни, поговорив о чем-то с рыжим новичком, показал на Виктора и сказал:
— Этот дурачок про девчонок ничего не может слушать. В драку лезет!
— Ну? — удивился новичок.
— Тебя как звать-то? — спросил Джонни.
— Меня-то? Меня звать Андрей Компанеец.
— Экий ты дылда. А он и тебя изобьет!
— Но-но!
— Святая икона! Как тигр!
— Я сожму его вот так, и каюк ему! — Андрей показал, как он сожмет Виктора.
— А ты попробуй! Он тебе так наддаст — домой не уйдешь! Вот и струсил! Эх ты, рыжий-красный — цвет опасный! Велика Федора, да дура!
Андрей сгреб Джонни за волосы, стукнул головой о парту и направился к Виктору. Ткнув его пальцем в грудь, он спросил:
— Ты, говорят, никогда бабу голую не видел?
Виктор покраснел и засопел.
Андрей продолжал:
— Хочешь, расскажу, как Адам с Евой сына делали?
Все захохотали.
— Уйди, — сказал Виктор, — не привязывайся!
— Ах ты, сопля, сопля!
Виктор затрясся, подпрыгнул, схватил Андрея за волосы и пригнул к полу. Рыжий, не ожидавший такой сноровки, упал. Виктор повалился на него.