Том 3. Стихотворения, 1972–1977 - [15]

потому что дерево лучше горит, чем металлы.

А когда дубовая, крепенькая звезда

задевала планету, сработанную из березы,

оба тела небесные источали тогда

золотые, смолистые слезы.

Деревянное солнце, прожигая черные дыры,

перечеркивало за день наискосок

накрывавшее плоскость деревянного мира

деревянное небо, сколоченное из досок.

Деревянные дети гоняли древесных собак

на околицах, в том государстве несметных.

На гвоздях деревянных, на деревянных шипах

все стояло не хуже, чем на железных и медных.

В этом мире царем был дуб, а народом —

ельник, березняк, ивняк,

а когда говорили о почве, корнях —

это все было термином, не простым оборотом.

Утонуть этот космос не мог, а сгореть —

мог. И сгнить тоже мог. Но подземная влага

и надземное солнце — даятели блага

выручали его. И куда ни смотреть —

в этом мире повсюду росла листва:

на волне росла, на скале росла,

и под тяжестью веток ползли едва

муравьи, без счета и без числа.

«И опять душа влекома…»

…И опять душа влекома,

словно слышит чудный звук,

в заседание месткома

Академии наук.

Там, ермолки сняв, набрюшники

расстегнув, уставя взгляд

в бесконечность, не наушники,

а наставники сидят.

Протирая нарукавники

аж до самого локтя,

битый час сидят наставники,

непостижное когтя.

Желтые брады уставя

в полированный паркет,

рассуждают о составе

приглашенных на банкет.

«История мучит людей…»

История мучит людей,

а философия объясняет,

ради каких идей

человека к земле склоняют,

а география делит нас

на враждебные расы,

покуда химия делает газ,

чтоб всех удушить сразу.

Итак: был прав Руссо Жан-Жак,

и надо ученых зажать и сажать.

Потому что их учения

нам приносят одни мучения.

«Я приручил своих чертей…»

Я приручил своих чертей

и перестал чураться.

Я говорю им без затей:

— Пошли за пивом, братцы!

Поджавши хвост, носитель зла,

ледащий из ледащих,

с ухваткой старого козла

мне тащит пива ящик.

Бес грязен. Это ничего.

Зато его сноровка

и рожки крепкие его

откупоривают ловко.

А пиво ноне — первый сорт,

подкашивает ноги!

В конце концов, он черт как черт.

Не хуже очень многих.

УГРЮМЫЙ НОКТЮРН

Иудина осина

от ветерка качнулась.

У сукинова сына

наследственность проснулась,

И на часок забыл он,

как шествовал он важно,

и на луну завыл

он угрюмо и протяжно.

А воющие звуки

откликнулись до дрожи

в угрюмом сердце суки.

Она завыла тоже.

Бутылочное горло

сияло под луною,

и много звезд наперло,

повисло надо мною.

МУЗЫКА БУДУЩЕГО

В будущем обществе

противоречия

останутся только

в сфере музыки.

Люди стран барабана

ночами,

занавесившись, закрывшись,

звукоизолировавшись,

будут искать радиоволны

со скрипичной симфонией

и, находя, дрожать от счастья.

Может быть, войны в будущем обществе

будут вестись не полками

с полковыми оркестрами,

а оркестрами

с приданными им для дополнительной звучности

оркестровыми полками.

Бой

валторны против контрабаса

будет происходить в оформлении

бомбардировки под сурдинку.

Казнь

будет производиться инструментами

не менее музыкальными,

чем музыкальные инструменты.

И все будут знать,

что такое смерть.

Это — глухота.

В будущем обществе

птицы певчие

будут влиятельнее,

чем птицы ловчие,

и соловьев

будут переманивать, как футболистов,

из хвойных лесов

в лиственные,

из тайги в джунгли.

«От эпатирования буржуазии…»

От эпатирования буржуазии

до этапирования буржуазии

прошло немного. Два-три лета.

И в ход, добившись многих прав,

пошли бубновые валеты,

ослиные хвосты задрав.

Однако новые владельцы

багровых, как пожар, холстов

не знали, как им отвертеться

от тех валетов и хвостов,

не знали, как им отбояриться

от этой перманентной ярости,

от этих бешеных шутих,

в какой заткнуть запасник их.

Зачисленные все за паникой

мелкобуржуазных лет,

они покоятся в запаснике —

и хвост бубновый и валет.

Не захотев ошеломиться,

в запасник, словно на погост,

отволокли их шерамыги —

валет бубновый, ослиный хвост.

Буржуи из-за рубежа,

предупредительно держа

с трудами тяжкими добытые

и пропуска и допуска,

идут в запасники забытые,

где ждут они. Почти века.

ВАМ НРАВИТСЯ ЧАХОТОЧНЫЙ

Бледная, словно пятая

копия в машинописи,

слабо, словно падая,

движется вдоль живописи

школа Борисова-Мусатова.

Еле различимая,

выгоревшая, выцветшая,

еле горит — лучиною.

В чем-то все же высшая

школа Борисова-Мусатова.

За больных — предстательница,

слабых — представительница,

тусклым блеском блистательница,

полужизнью живительница —

школа Борисова-Мусатова.

Тлеет не догорая

это вместилище

духов

            не ада, не рая,

а чистилища.

НЕУДАЧА В ЛЮБВИ

Очень просто: полюбишь и все

и, как в старых стихах излагается,

остальное — прилагается:

то и се, одним словом — все.

Неудачников в любви

не бывало, не существовало:

все несчастья выдувала

эта буря в крови.

Взрыв, доселе еще не изведанный,

и невиданный прежде обвал

и отвергнутый переживал,

и осмеянный, даже преданный.

Гибель, смерть, а — хороша.

Чем? А силой и новизною.

И как лето, полное зною,

переполнена душа.

Перелившись через край,

все ухабы твои заливает.

Неудачи в любви не бывает:

начинай,

побеждай, сгорай!

СЛАВА ЛЕРМОНТОВА

Дамоклов меч

разрубит узел Гордиев,

расклю́ет Прометея воронье,

а мы-то что?

А мы не гордые.

Мы просто дело делаем свое.

А станет мифом или же сказаньем,

достанет наша слава до небес —

мы по своим Рязаням и Казаням

не слишком проявляем интерес.

Но «Выхожу один я на дорогу»