Том 2. Стихи. Переводы. Переписка - [9]

пары.

 Первая пара:

 Она: Вы льстите, обманщики, вижу насквозь – неудачно.

 Он: Я думаю, трудно не видеть, когда мы прозрачны.

И я сквозь прекрасные формы и ваши черты вижу пищу

у вас и кишки.

 Другая пара:

 Он: И зачем притворяться и умную всю городить

чепуху, чтобы после так скверно закончить пос-

ледним и грубым хочу.

 Третья пара отбегает в сторону.

 Он: Поцелуй, умоляю, один.

 Она: Что за глупость.

 Он: Пусть глупость – она добродетель. Вот ску-

пость – порок.

 Она вырывается. Он споткнулся о другую пару.

 Она: Вам урок.

 Петруша и световка.

 Петруша: Зачем это сделано? Кем? Им, все

им? Одному тяжело, чтобы было еще тяжелее

двоим!

 Световка: Тяжелее? Нет – легче. (Кладет

ему на плечо голову).

 Петруша: Эх! Глупости, глупости это. Так

много печали, страданья – и крошка упавшая

света. Зачем?!. Человек – целый век... Век?

Нет – несколько лет он налитыми кровью

ногтями на кладбище роет могилу и строит

свой дом с деревянным крестом на некра-

шеной крыше. Глаза его красные смотрят упор-

но, горят, – фонари, ищут счастья, любви и по-

коя. Ищи!

 Световка; Не найдешь?

 Петруша: Не найти.

 Св.: Ха-ха-ха!

 П.: Как устал, как устал!

 Св.: Ха-ха-ха!

 П.: Ты смеешься.

 Св.: Ах глупый. А ну-ка, взгляни мне в глаза. Гу-

бы, красные губы!^[31]

 Хочет обнять ее.

 Св.: Как руки твои неумелы и грубы. Ты долго стоял

на большом сквозняке. Мок в воде слез своих и чужих.

Мальчик, ты огрубел. Ты забыл, что все ласки – они

целомудренны. Матери –

 П.: Матери!?

 Св.: Что?

 П.: У меня нету матери...

 Св.: Бедный. Теперь ты не веришь, что может быть

все хорошо. Так светло.

 П.: Так светло?.. Нет, не верю. Исполни и дай

моим жадным рукам все, чего я хочу, и тогда я

поверю.

 Св.: Чего же ты хочешь?

 П.: Чего? (Растерялся) Залу...

 Св.: Залу?..

 П.: Дворец.

 (Все исчезает)

Сц. IV.

 Огромная зала. Арабская архитектура. На стенах

мозаичные орнаменты.

 Петруша беспомощно оглядывается. Ходит и

притрагивается руками к предметам. Она хо-

дит за ним, глядит на него. Он опускается на пол.

 Световка: Ну?.. Молчишь?

 Петруша: Я... не надо... Мне – маму увидеть.

 Из-за колонн выходит бледная женщина. Слег-

ка сутула. На ней простое платье. Идет к нему.

Он внимательно смотрит.

 П.: Так это... так это...

 Св.: Сильней напряги свою память, не то она

в воздухе ночи рассеется.

 Он смотрит внимательно. Напрасно. Она тает и

пропадает.

 П.: Нет, не могу... И не надо.

 С.: Ты грустен?

 П.: Ты видишь, мне нечего здесь пожелать.

 С.: А меня? (ластится к нему)

 П. (робко): Ты не призрак?

 С.: Я – сонная греза. А сон – половина положенной

жизни. Зачем вы так мало ему придаете

значенья. Вот ты говорил: жизнь – мученье. Да, жизнь

наяву. Но во сне... Каждый радости ищет в себе. Мир в

себе... Потому так и счастливы звери и травы... и лю-

ди, которые проще, как звери. А ты – тоже можешь –

в себе... (громко) Двери, двери!

 Со всех сторон появляются странные серые создания

с красными глазами и лапками. Они катятся, пры-

гают друг через друга.

 С.: Ну, что вы? сказала вам: двери.

 Они сметаются. Двери закрыты.

 П. (со страхом): Кто это?

 С.: А сторожи ваших жилищ. Охраняют людские

жилища. Комки сероватые пыли. Не требуют пищи, дро-

жа по углам. Призывают вас вечно к работе.

В лучах золотого и доброго солнца играют...

Взгляни же в себя. Глубже, глубже. Вот так... Что

ты видишь?

 П.: Я вижу – колеса.

 С.: Колеса?

 П.: Цветные, в огнях... драгоценный узор. Ко-

лесница несется, взвиваются кони. Их гривы

сверкают... Мне больно, мне больно глазам.

 С. (Прижимается все ближе и ближе к нему): Ты

дрожишь...

––––

427 [32] Сын века (сонет)

 Насытившись блаженным видом снов

своей жены, я целый день готов горсть

хлеба выгрызать из скал с рычаньем,

благодаря в молитве за ничто.

 Вы видите, каким пустым желаньем

копчу я нынче наш небесный кров. Вы

скажете, – устал я от познанья, от

дерзости неслыханной и слов?

 Наверно, нет: когда ночным мерцаньем

забродит мир, во сне я мерю то, что

одолеть еще не мог дерзаньем,

 чтобы верней, скопившись сто на сто,

вцепиться в гриву неба с ликованьем,

прыжком пробивши череп расстоянья.

428 [33]

 Я не один теперь – я вместе с кем-нибудь: со зверем,

дышащим в лицо дыханьем теплым, щекочащим го-

рячей шорсткой грудь, когда в ночи грозой сверкают

стекла;

 и, только день омытый расцветет, я раскрываю

миру свои веки – все, что живет, что движется, зовет:

деревья, звери, птицы, человеки – мне начинает вечный

свой рассказ, давно подслушанный и начатый не раз;

и даже хор мушиный над столами, следы, в песке

застывшие вчера... мне говорят бездушными губами

все утра свежие, немые вечера.

 Их исповедь движения и слова мне кажется к шагам

моим тоской. Спуститься серце малое готово к ним

неизвестной разуму тропой.

 И иногда я думаю тревожно: когда скует бездвижье и

покой, и будет мне страданье невозможно, – увижу ли

сквозь землю мир живой? Какие грозы мутными дождями

мое лицо слезами оросят, когда в земле под ржавыми

гвоздями ласкать земное руки захотят!

429 [34] Жатва

 В движеньи времени, лишь вспыхнет

новый день, мы в прошлое отбрасываем

тень, и наше прошлое под тенью ожи-

вает (так ствол подрубленный от

корня прорастает).

 Дай крепость зренью, слуху и словам,

 чтобы, прикрыв дрожащие ресницы,

прошел в уме по прежним берегам, где