Том 2. Стихи. Переводы. Переписка - [7]

Шрифт
Интервал

 Меж тем, первым днем мутно-жолтым
осенним ребëночек слабенькой грудкой кричит...
... Ночь молчит; за окном не глаза ли Земли?..
 Дни бесцветные, страшные дни. Нету слез, глох-
нут звуки. И руки Работы давно загрубелые
грубо ласкают привыкшее к ласкам иным
ее нежное тело. В глазах опустевших
Рабoты – дневные заботы бегут беспокойно;
спокойно и ровно над ней она дышит. И
видит она испещренное сетью морщин,
осветлëнное внутренней верой обличье, сулящее
ей безразличие к жизни. И вот, припадает
к бесплодной груди головой, прорывается скры-
той волною рыданье с прерывистым хохотом, –
с губ припухших, несущих ещо поце-
луи давнишние жизни...

422[26]

 Я всë возвращаюсь в аркады замолкшие
храма.
 Звучит, пробуждаясь, забытое старое эхо по сводам.
 И плачет мучительно серце и шепчет: не надо
свободы – пусть годы проходят отныне в раскаяньях памяти.
 Только луна разрезает узоры резных орнамен-
тов и лента лучей опускается в серые окна,
 мне кажется, где-то рождаются звуки шагов...
 С трепетом я ожидаю – безумие! – невероятной сжи-
гающей встречи...
 Мечта?!. В переходах мелькнул бледнотающий
облик. – Сквозь блики луны слишком ясно сквозило
смертельною бледностью тело.
 Я бросился следом, хватая руками одежды, касаясь
губами следов, покрывая слезами колени...
 Где встали ступени в святая святых, где скре-
стилися тени святилища с тенями храма, – как рама,
узорная дверь приняла его образ с сомкнутыми
веками, поднятым скорбно лицом.
 Отдавая колени и руки моим поцелуям, он
слушал прилив моих воплей о милости и о прощеньи.
 И губы его разорвались –: к чему сожаленья – ты
видишь – я жив.
 Это звуки гортани его!.. Тепло его тела святое! И я
могу пить пересохшим растреснутым ртом этот
ветер зиждительный, ветер святого тепла... Мне дана невоз-
можная радость!.. и это не сон? не виденье? не миги последние
жизни?..

423[27]

–––
 Мир это – дом, весь сложенный непрочно
из кирпичей полупрозрачных дней. Все приз-
рачно, все непонятно, точно идешь по жа-
лам тухнущих лучей.
 Зажав ладонью пламя робкой свечки,
я подымаюсь в мир родного сна, где ждет
меня с войны у жаркой печки, задумавшись
над жизнью, Тишина.
 Мне хочется в припадке нежной лени,
целуя руки тихие, уснуть.
 Но все рябят прогнившие ступени
и тьма толкает в бездну вбок шагнуть.

424[28]

1
 Вечно может быть рано и вечно может быть
поздно все снова и снова касаться губами
поющей тростинки и лить из горящего серд-
ца все новые песни.
 Но с каждой весною чудесней скопляются
тени, загадочней падают звуки на дно по-
темневших озер и всплывает узор на
поверхности водной, узор отдаленных созвез-
дий.
 И тише становятся песни, ясней зажигаются
взгляды, и рада стоглазая ночь покрывать меня
тихим своим покрывалом, шептать, об-
давая дыханьем, и меньше все надо проз-
рачному теплому телу.

425[29]

2
 От моих поцелуев трепещут и бьются
пугливые руки. И звуки печальные слов я готов
уронить – я роняю – в пустые глухие разрывы
часов пролетающей ночи.
 Я вижу воочию лик непонятно святой, лик
сияющий – той, что послушно отдáла безвольные
руки рукам моим... Больно, мне больно от
скорби, склоняющей лик побледневший – почти
потемневший от тайной тоски.
 Что же это такое?!.
 Мы рядом, мы близко... тела поднимают
цветы, восклицая: эвое! в расцвете зари,
разрывая кровавые тучи, срываются ветром
веселые звуки тимпанов...
 и две устремленых души – точно трели
цевницы – в мечте голубиной туманов...
 Зачем же бледны наши лица? Какая зловещая
птица парит над уснувшею кровлей и бьется
в ночные слепые и черные окна? Зачем пробе-
гает по сомкнутым скорбным губам вере-
ница улыбок – загадочных, странных, больных?
 Что скрываешь, о чем ты молчишь, непонятная
девушка?
 Тело твое вдохновенное, тело твое совершен-
ное здесь, рядом с телом моим – вот, я
слышу шум крови, дрожание жизни; касаюсь
его, изучаю черты, покрываю усталую голову
жесткими косами, точно застывшее пламя
лучей...
 Правда, – миг...
 но пусть будет он ночью, пусть тысячью и
миллионом ночей, –
 разомкнутся ли губы, сойдут ли слова, пробе-
гут ли случайные тени? взойдет ли нога
на ступени, откроет ли робко рука двери
храма, святая святых, полутемного, полупрох-
ладного; возле ковчега склоню ли колени, ков-
чега твоей плотно замкнутой тайны?
 Зачем так случайно, зачем так печаль-
но меня повлекло к твоему непонятному телу?
 зачем так послушно ты мне протянула
пугливые руки,
 несмелые звуки признаний прослушала молча?
 Вот, нету теперь ожиданий трепещущей
радости,
 нету желаний влекущего грознокипящего
злого предела!
 Пропела печальная флейта и нет уже
звуков – в ответ – еле слышное эхо в ле-
сах – над рекой.
 Я почти ощущаю широкие взмахи несущейся
ночи.
 И точно вздымаются в страхе далекие дни, как кри-
кливая стая, взлетая и падая вниз.
 Вот спокойно и твердо встаю – так пойду я
навстречу опасности, полный сознанья ее.
 Голос тверд и отчетливы жутко движенья. Ты
чувствуешь это и ты уронила: мне страшно...
. . . . . . . . . . . . . . .
 Глухо закрылось крыльцо, сквозь стеклянную
дверь потемнело склонилось лицо.
 Ухожу с каждым шагом все дальше...

 426[30]

3

Из «Петруши» 

Часть вторая

сц. II

 Грязная кухонка. Большая печь. Грязные ведра, метла,

связка дров. Корыто. В углублении засаленная


Еще от автора Лев Николаевич Гомолицкий
Том 3. Проза. Литературная критика

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Том 1. Стихотворения и поэмы

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Рекомендуем почитать
Луи Буссенар и его «Письма крестьянина»

Материалы, освещающие деятельность Луи Буссенара на публицистическом поприще.


Румыния и Египет в 1860-1870-е гг. Письма российского дипломата И. И. Лекса к Н. П. Игнатьеву

В книге впервые публикуются письма российского консула И. М. Лекса выдающемуся дипломату и общественному деятелю Н. П. Игнатьеву. Письма охватывают период 1863–1879 гг., когда Лекс служил генеральным консулом в Молдавии, а затем в Египте. В его письмах нашла отражение политическая и общественная жизнь формирующегося румынского государства, состояние Египта при хедиве Исмаиле, состояние дел в Александрийском Патриархате. Издание снабжено подробными комментариями, вступительной статьей и именным указателем.


10 мейл-умничаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма к Василию Розанову

Не последнее по значению место в обширном литературном наследии писателя и мыслителя Константина Николаевича Леонтьева (1831–1891) занимает эпистолярий, до сих пор не собранный и не изданный в полном объеме. Одним из ближайших корреспондентов в последний период жизни К. Н. Леонтьева Василий Васильевич Розанов (1856–1919). Письма к В.В. Розанову К.Н. Леонтьева были впервые опубликованы журналом «Русский вестник» (1903). Среди лиц, упоминаемых в них — Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой, Вл. С. Соловьев и К. П. Победоносцев, И. С. Аксаков и Н.


Письма

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Простите, что пишу Вам по делу…»: Письма Г.В. Адамовича редакторам Издательства им. Чехова (1952-1955)

Издательство имени Чехова, действовавшее в Нью-Йорке в 1952–1956 гг., было самым крупным книжным предприятием русского зарубежья за всю его историю. За четыре года существования оно выпустило более полутора сотен изданий, среди которых было много ценных книг.Настоящая предлагает весь сохранившийся корпус писем Г.В. Адамовича к редакторам Издательства имени Чехова Вере Александровне Александровой и Татьяне Георгиевне Терентьевой (в общей сложности 25 посланий).Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950 гг.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.