Том 2. Стихи. Переводы. Переписка - [11]

Шрифт
Интервал

постели вдруг замечает жизнь на са-
мом деле, – я, сотворенный вновь второй
Адам, открытый мир открыть пытался
сам: под шелухой готового привычки
искал я корни, забывая клички, чтоб
имена свои вернуть вещам.
 От пыльного истертого порога я
паутинку к звездам протянул, чтоб
ощущать дрожанье их и гул – и возвратил
живому имя (:«Бога»).
––
 Следила, как ревнивая жена, за каж-
дым шагом, каждой мыслью совесть. С
улыбкой выслушав неопытную повесть
о прошлом, сняла крест с меня она. Ее
любимца, строгого Толстого я принял
гордое, уверенное слово и слушал эхо
вызова: семья!.. там, где броженье духа
и семян.
 Но, снявши крест, не снял личину
тела: по-прежнему под пеплом мыслей
тлела уродец маленький, запретная
мечта, напетая из старой старой песни, где
муж снимает брачной ночью перстень, спа-
сая девственность в далекие места. И под
ее таким невинным тленьем вдруг пламя
вспыхнуло со свистом и шипеньем.

432

3
 Однажды вечером у нас в гостях, на сла-
бость жалуясь, от чая встала дама и при-
легла на мой диван впотьмах, как береж-
но ей приказала мама.
 Уже на днях случилось как-то так, что
стали взору непонятно милы в ней каж-
дый новый узнанный пустяк – то ша-
ловливое, то скорбное лицо, давно на
пальце лишнее кольцо и светлое – для близких
имя – Милы.
 Когда чуть бледная, прижав рукой ви-
сок, она на свет допить вернулась круж-
ку, – тайком к себе переступив порог, я
на диван согретый ею лег лицом в ду-
шисто теплую подушку. И, прижимаясь
нежно к теплоте и волоску, щекочаще-
му тело, я в первый раз в блаженной
темноте был так приближен и испуган ею.
–––
 Ряд продолжающих друг друга длин-
ных встреч, не конченных досадно разгово-
ров; обмолвки, стыдные для краски щек,
не взоров, и в близости, вне слов, вторая реч.
 Однажды понял я, как жутко неиз-
бежно то, что скрывается под этим
зовом нежным похожих мыслей, безмяте-
жных дней; сравненье жизней, наших
лет – во всей пугающей несхожести
раскрылось, и на минуту мысль моя сму-
тилась...

433[36]

 Войди в мой Дом, чтоб
отделили двери от непонят-
ного. С тобой одной вдвоем
в словах и ласках, зная или
веря, забыть и том, что
окружает дом!
 Сквозь закопченные зарей и
тленьем стены, закрытые
весной листвой колонн, сле-
дить цветов и формы пе-
ремены и слушать птиц
волнующий гомон.
 Когда лучи поймают пау-
тиной и безмятежно жмешься
ты ко мне, – мне кажется,
с полей, размытой глиной
свет приближается опять
в цветущем дне.
 Гораздо тише, ласковей и
проще целует волосы когда-
то страшным ртом – пока-
зывает пастбища и рощи,
и капли в сердце маленьком
твоем. 

434[37]

 Пылинка – я в начале бы-
тия, оторвано от божьей
плоти звездной, комком
кровавым полетело в бездну,
крича и корчась, корчась и
крича. Там, падая, моргая
изумленно, оно
кружилось, раз-
личая сны, пока к нему из
темноты бездонной Бог не
приблизил звездной тиши-
ны. Как пчелы жмутся на
рабочем соте, к соскам –
дитя, и муж – к теплу жены,
как пыль к магниту, я
прилипло к плоти прибли-
женной великой тишины.
Сквозь корни, вросшие в бо-
жественные поры, в нем ста-
ла бродить тьма – господня
кровь! Оно томилось, откры-
вая взоры и закрывая утомлен-
но вновь.
 Так, шевелясь и двигаясь,
томится, и утомится тре-
петать и прясть – окон-
чив двигаться, в господнем
растворится, господней
плоти возвращая часть.

435[38]

 Днем я, наполненный за-
ботами и страхом за пу-
стяки мелькающие дня, спо-
коен, зная, что за тихим
взмахом дверей в своей
светелке – жизнь моя:
 в капоте – жолтом с бе-
лыми цветами–, с ногами
в кресле бархатном сидит,
недоуменно ясными глазами
за мной сквозь стены мыс-
ленно следит.
 На мне всегда ее любви
дыханье, и каждый миг
могу, оставив путь, придти
к ее теплу и трепетанью
и в складках платья мяг-
ких отдохнуть!

436[39]

22
ещо в палаццо захолустном
среди кирпичных колоннад
над плакальщицей меловою
их сверстник лиственный шумит
гулявшие на перевале
гуманистических эпох
что думали они о ветхих
тиранах и своих грехах

437 [40]

2

Песня

журавлиный грай колодца
песнь и дым с туманом вьется
скрипучи колеса
вдоль крутого плеса
в плесе месяц сучит космы
от ветра белесый
милозвучны и речисты
в поле чистом косы
скачет в поле жеребец
с взъерошенной шерстью
при дороге спит мертвец
сиротливой перстью

438[41]

4

Полевой отшельник

в рубахе красной и портках исподних
босой стопой в огне колючем трав
с почти безумным взглядом отвлеченье
здесь в заточеньи полевом живет
из ворота – седой крапивный мох
на корточках в кирпичный кладень дует
на очажок где пляшут саламандры
вкруг котелка с крапивною похлебкой
средь заржавелых проволок щипков
в окопной сохранившейся землянке
арабский аристотель птоломей
война заглохшая и – философский камень
в ту пустынку друг отшагал землей
волнующейся синими холмами
и юные венком седины друга
обветрокрасных щок и лба вокруг
рукой квадратной красной и распухшей
в борьбе с пространством мыслью и ветрами
юнец из рук учителя берет
тайн олицетворенную колоду
и сверху вниз протянуты три связи
из ока неба: к другу в землю в грудь
отшельника – три жолтые от краски
сместившейся в наузах-узелках 

439[42]

30
без малого ровесник веку,
кто верил в мир, а жил в грозе,
я видел гордый взлет машин,
а после – страшное их дело.
Но что забавней: пустота
и в и вне, и в том, что между:
в самом усталом глупо теле

Еще от автора Лев Николаевич Гомолицкий
Том 3. Проза. Литературная критика

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Том 1. Стихотворения и поэмы

Межвоенный период творчества Льва Гомолицкого (1903–1988), в последние десятилетия жизни приобретшего известность в качестве польского писателя и литературоведа-русиста, оставался практически неизвестным. Данное издание, опирающееся на архивные материалы, обнаруженные в Польше, Чехии, России, США и Израиле, раскрывает прежде остававшуюся в тени грань облика писателя – большой свод его сочинений, созданных в 1920–30-е годы на Волыни и в Варшаве, когда он был русским поэтом и становился центральной фигурой эмигрантской литературной жизни.


Рекомендуем почитать
Письма Рафаилу Нудельману

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Луи Буссенар и его «Письма крестьянина»

Материалы, освещающие деятельность Луи Буссенара на публицистическом поприще.


Румыния и Египет в 1860-1870-е гг. Письма российского дипломата И. И. Лекса к Н. П. Игнатьеву

В книге впервые публикуются письма российского консула И. М. Лекса выдающемуся дипломату и общественному деятелю Н. П. Игнатьеву. Письма охватывают период 1863–1879 гг., когда Лекс служил генеральным консулом в Молдавии, а затем в Египте. В его письмах нашла отражение политическая и общественная жизнь формирующегося румынского государства, состояние Египта при хедиве Исмаиле, состояние дел в Александрийском Патриархате. Издание снабжено подробными комментариями, вступительной статьей и именным указателем.


10 мейл-умничаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Простите, что пишу Вам по делу…»: Письма Г.В. Адамовича редакторам Издательства им. Чехова (1952-1955)

Издательство имени Чехова, действовавшее в Нью-Йорке в 1952–1956 гг., было самым крупным книжным предприятием русского зарубежья за всю его историю. За четыре года существования оно выпустило более полутора сотен изданий, среди которых было много ценных книг.Настоящая предлагает весь сохранившийся корпус писем Г.В. Адамовича к редакторам Издательства имени Чехова Вере Александровне Александровой и Татьяне Георгиевне Терентьевой (в общей сложности 25 посланий).Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950 гг.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.