Том 1. Стихотворения, 1939–1961 - [30]

Нависающий, как потолок,

И приземистый, и полусогнутый.

Экономный, словно казна,

Кость любую трижды огложет.

Что он хочет?

Хто його зна.

Что он может?

Он много может.

«Богатые занимают легко…»

Богатые занимают легко,

Потому что

                    что им, богатым?

А бедные долго сидят по хатам,

Им до денег идти далеко.

Бедный думает, как отдать?

Откуда взять?

А богатый знает: деньги найдутся,

Только все костюмы обследуются,

По телеграфу переведутся,

У дальних родственников наследуются.

Шутку о том, что берешь на время,

Но отдаешь навсегда,

Придумала Большая Беда,

Выдохнуло тяжелое бремя.

«Только война закончится…»

Только война закончится —

Сразу же Мострамвай

Детям и инвалидам

Множество мест подавай.

В эти первые годы

После большой войны

Дети очень заметны

И калеки видны.

Вскорости дети вырастут,

С мест передних уйдут,

А инвалидов вылечат

Или в больницах запрут.

Только одни беременные,

Как символ мирного времени,

Будут сидеть впереди

С брошками на груди.

СЧАСТЬЕ

Гривенники, пуговицы,

Карандашей огрызки —

Все, что нашла на улице,

Она хранила в миске.

И вот за жизнь за длинную

Покрылось все же дно

У маленькой, у глиняной

У мисочки одной.

Не вышли, не выгорели

Затеи и дела.

По тиражам не выиграла

И мужа не нашла.

Ах, сколько еще надобно

Промучиться, прожить,

А пуговицы найденные

Не к чему пришить.

ВЗРОСЛЫЕ

Смотрите! Вот они пирожные едят!

Им стыдно, и смешно, и сладко.

Украдкою приподнимая взгляд,

Они жуют с улыбкой и с оглядкой!

По многу! По четыре! И по шесть!

А дети думают: зачем им столько?

Наверно, трудно сразу это съесть,

Не отходя от магазинной стойки.

Им — 35. Им — 40. 45.

Им стыдно. Но они придут опять:

От этого им никуда не деться.

За то, что недоели в детстве,

За «Не на что!», за «Ты ведь не один!»,

За «Не проси!», за «Это не для бедных!»

Они придут в сладчайший магазин

И будут есть смущенно и победно!

СЧЕТНЫЕ РАБОТНИКИ

К бухгалтерам приглядываюсь издавна

И счетоводам счет веду.

Они, быть может, вычислят звезду,

Которая и выведет нас из дому.

Из хаоса неверных букв,

Сложившихся в слова неясные —

В края, где в основаньи всех наук

Нагие числа, чистые, прекрасные.

Во имя человечества — пора,

Необходимо для целе́й природы,

Чтоб у кормила — вы, бухгалтера,

Стояли. Рядом с вами — счетоводы.

Дворянская забылась честь.

Интеллигентская пропала совесть.

У счетоводов же порядок есть

И аккуратность, точность, образцовость.

Все приблизительны. Они — точны.

Все — на глазок. У них же — до копейки.

О, если бы на карту всей страны

Перевести их книги — под копирку.

Растратчики, прохвосты и ворюги

Уйдут из наших городов и сел.

Порядок, тот, что завезли варяги,

Он весь по бухгалтериям осе́л.

«Меняю комнату на горницу…»

Меняю комнату на горницу.

Меняю площадь на жилье.

Переезжаю с дикой гордостью

Из коммунального — в мое.

Я развивался в коллективе.

Я все обязанности нес.

Хочу, чтоб гости колотили

В моих ворот кленовый тес.

Я был хороший, стал отличный,

Обыкновенный стал потом.

Теперь хочу, чтоб пес мой личный

Гонялся за моим котом.

Хочу, как пишут в объявлении,

Отдельности, уединения.

ИСКУССТВО

Я посмотрел Сикстинку[9] в Дрезденке,

Не пощадил свои бока.

Ушел. И вот иду по Сретенке,

Разглядываю облака.

Но как она была легка!

Она плыла. Она парила.

Она глядела на восток.

Молчали зрители. По рылу

У каждого стекал восторг.

За место не вступали в торг!

С каким-то наслажденьем дельным

Глазели, как летит она.

Канатом, вроде корабельным,

Она была ограждена.

Не понимали ни хрена!

А может быть, и понимали.

Толковые! Не дурачки!

Они платочки вынимали

И терли яростно очки.

Один — очки. Другой — зрачки!

Возвышенное — возвышает,

Парящее — вздымает вверх.

Морали норму превышает

Человек. Как фейерверк

Взвивается. Он — человек.

ВРЕМЯ ** 1959

«Ко мне на койку сел сержант-казах…»

Ко мне на койку сел сержант-казах

И так сказал:

                «Ты понимаешь в глобусе?»

И что-то вроде боли или робости

Мелькнуло в древних, каменных глазах.

Я понимал.

И вот сидим вдвоем

И крутим, вертим шар земной

                                               до одури,

И где-то под Берлином

                                        и на Одере

Последний бой противнику даем.

Вчерашней сводкой

                             Киев сдан врагам,

И Харьков сдан сегодняшнею сводкой,

И гитлеровцы бьют прямой наводкой

По невским и московским берегам.

Но будущее — в корпусе «один»,

Где целый день — у глобуса собрание,

Где раненые

И тяжело раненные

Планируют сраженье за Берлин.

ДЕКАБРЬ 41-ГО ГОДА

Памяти М. Кульчицкого

Та линия, которую мы гнули,

Дорога, по которой юность шла,

Была прямою от стиха до пули —

Кратчайшим расстоянием была.

Недаром за полгода до начала

Войны

                      мы написали по стиху

На смерть друг друга.

                                    Это означало,

Что знали мы.

И вот — земля в пуху,

Морозы лужи накрепко стеклят,

Трещат, искрятся, как в печи поленья:

Настали дни проверки исполненья,

Проверки исполненья наших клятв.

Не ждите льгот, в спасение не верьте:

Стучит судьба, как молотком бочар.

И Ленин учит нас презренью к смерти,

Как прежде воле к жизни обучал.

ГОВОРИТ КОМИССАР ПОЛКА

Тебя поставили политруком

Не для того, чтоб проводить парады,

А для того, чтоб русским языком

Ты объяснял своим солдатам правду.

Ты эту правду вычитал из книг,