Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы - [12]

— Это ведь Павлыч, — сказал Александр удивленно. — Ты смотри, как он важно вышагивает, вот дела-то.

— Пьяный, наверно, — вслух подумала Ирина. — Пойдем, не надо к нему подходить, пьяный он нехороший, такой злой, ругаться начнет. Ну его…

— Подожди, надо же узнать, в чем дело, — остановил ее Александр. — Какой он злой, несчастный он, я у него всегда книги беру. Все свои деньги он на водку да на книги тратит. Знаешь, таких книг и в городе, пожалуй, не встретишь. Чудак-человек, чего это ему вздумалось забрести в такую глушь?

— Бывает же, хочется человеку одному побыть, — сказала Ирина. — Если не пьяный, тем более нечего ему мешать, у меня отец тоже любит один бродить. Подожди, — взглянув снизу ему в лицо, она поправила свисшую на лоб и растрепавшуюся прядь светлых волос; как раз в это время Васильев опустился на гальку и замер, зажав ладонями уши, ему словно мешала стывшая вокруг таежная тишь, отражавшаяся от спокойно светившейся темной поверхности озера, окруженного со всех сторон большими мшистыми деревьями. Где-то недалеко в ненасытной истоме закричала утка, и Васильев озабоченно поднял кудлатую голову, прислушался, затем взял удочку и, помедлив, взмахнул ею.

— Нет, он не пьяный, — сказал Александр, — я все-таки выйду.

Легко раздвинув заросли, он выбрался на песок и медленно пошел к Васильеву, сидевшему к нему спиной; он знал, что Ирина не любила и боялась этого человека, но сам он был привязан к Васильеву с детства и остро переживал частые его запои; этот человек не был похож на остальных, и одно это делало его в глазах мальчика интересным, он то смотрел на Васильева волчонком, то тянулся к нему, а когда Васильев, живший рядом, однажды взял его на колени, то он сразу притих, впервые почувствовав руки мужчины. Таким мог бы быть и отец, подумал он тогда, чувствуя дрожь сильных, сжимавших его рук.

Так и началась их дружба; все это как-то сумбурно и сразу вспомнилось Александру, но не смогло перебороть его радостного настроения и того, что Ирина близко и он только что поцеловал ее; он подошел к Васильеву по мягкому песку, скрадывавшему звуки шагов, но Васильев все равно почувствовал и оглянулся, и Александр увидел его пустые, безразличные глаза.

— А тебя чего сюда занесло? — спросил Васильев с холодным удивлением, почти враждебно.

— Дело было, — отозвался Александр. — Здравствуй, Павлыч.

— Здравствуй. Уж если пришел, садись, покурим, а?

— Спасибо, не хочу тебе мешать.

— Ну если не хочешь, уходи, — сказал Васильев и отвернулся, все время подергивая удилище, и Александр видел, как плясал на воде пробковый поплавок; вот уж действительно старик не в духе, подумал он, словно тебя ледяной водой окатило. Что это с ним опять?

— А может, все-таки побыть с тобою? — неуверенно предложил он; Васильев лишь сильнее дернул удилище и остался сидеть, так же выставив широкую спину.

— Уйди, ради бога, Сашка, — сказал он неожиданно, — ты же знаешь, я, часом, сам себе не рад.

Помедлив, Александр вернулся к Ирине, и они побрели назад, долго шли молча и оживились у самого поселка, лишь встретив идущего куда-то хромого Раскладушкина — полнеющего мужчину лет сорока пяти, с бабьим, лишенным растительности лицом, над которым почти в открытую смеялись, потому что в последних числах каждого месяца от него уходила жена и Раскладушкин дня три-четыре разыскивал ее, обходя участок за участком, расспрашивая каждого встречного. Наконец ей надоедала холостяцкая жизнь, она давала себя найти, и оба возвращались домой успокоенные, примиренные и утомленные: она — бурно прожитой неделей, он — треволнениями долгих бесплодных поисков.

Проходя мимо, Раскладушкин молчаливо кивнул Александру, задержался взглядом на Ирине и, вздохнув с видом все понявшего человека, захромал дальше.

— От него вчера опять Марфа сбежала, искать отправился, — сказал Александр без тени улыбки на лице. Сумбурная и нелепая жизнь Раскладушкина предстала перед ним в каком-то ином виде, и он пожалел его за выпавшую на долю безалаберную судьбу и за непрестанные насмешки от старых и малых.

2

Игреньск — небольшой поселок, в центре — магазин, клуб, столовая, три небольшие улицы, вокруг — поредевшая, но все еще дружная тайга, которая в осенние дожди и ветра темнела и начинала гудеть. Зимой на поселок часто обрушивались метели, в сильные морозы деревья звонко постреливали, на крышах домов, у печных труб, находили глухарей. Весной было много воды, и через улицы перекидывали высокие дощатые мостики. Летом по таежным дорогам днем и ночью шли тяжело груженные лесовозы. За какой-нибудь месяц работы Александр врос в беспокойную шоферскую жизнь, привык к специфическим запахам бензина и масла, к грязной диспетчерской, ночным рейсам и узким, неудобным дорогам. Правда, ему дали старенькую газогенераторную машину, но для начала и это было неплохо; в первые же дни Александр открыл, что изношенный, залатанный газген стяжлив, хотя на него порой находили непонятные приступы: он останавливался, окутываясь удушливым дымом, и его нельзя было заставить сдвинуться с места самым героическим усилием. Нужно было просто оставить его на время в покое, пока где-то в его трубах и переходах не восстановится равновесие; тогда он вдруг мгновенно заводился и бодро тянул вперед до следующего каприза.