Только вперед! До самого полного! - [12]

А Максима она приметила еще там, на причале. Даже почувствовала к нему некоторую симпатию: он был тоже обижен какой-то людской несправедливостью (иначе с чего бы ему хмуриться?), тоже был одинок на этом клочке земли; может быть, и вообще одинешенек на всем белом свете?

Потом, когда он так бесцеремонно сорвал с нее платье, она внутренне вспыхнула от негодования. И сразу же угасла, подавленная трагической действительностью: и пароходик, и столько людей — женщин, детей и моряков — за какое-то мгновение погибли, только они с мичманом уцелели. Вернее — пока уцелели. Ведь кругом только волны. Невзрачные, без белых пенных гребней, не вздыбленные, дышащие мощью, а пологие, вроде бы даже ленивые…

Рита до мелочей помнила все, что Максим сделал для того, чтобы она сейчас жила. С радостью берегла в своей памяти и то, что невероятно дружескими, по-братски надежными были его руки, когда он прижимал ее к себе, давая возможность отдохнуть, наконец, когда подсаживал в лодку дядюшки Тоомаса.

Теперь она, Рита, на всю жизнь должница Максима. Теперь он для нее, если говорить честно, самый дорогой человек. После папки, конечно…

А что взъелась на него, резко осадила, когда он ворвался в комнату… О вырвавшихся словах она пожалела тотчас же, охотно пошла бы на примирение. Но Максим принципиален, теперь он почти не глядит в ее сторону. Ну и пусть! Или у нее нет характера?

Так Рита рассуждала еще сегодня утром. Пока не случилось это. А теперь — только теперь! — она по-настоящему оценила характер Максима, убедила себя, что любит его и, если он захочет, всю жизнь рядом с ним шагать будет. И еще откровенно призналась себе, что очень хочет, чтобы в его глазах всегда сияло то самое восторженное изумление, которое тогда породило ее гневную вспышку. Ведь это прекрасно, если любимый находит в тебе что-то красивое, восхищающее его!

Скособочившийся месяц бесцеремонно заглядывал в девичью комнату, пряча добрую улыбку, смотрел на сестер, которые, обнявшись, безгрешно посапывали на кровати, стоявшей у окна. А кровать Риты жалась к дальней от окна стене, сюда месяц, как ни старался, не мог заглянуть. Да и не нужен он был Рите, сейчас она думала только о Максиме, видела его так отчетливо, будто он стоял перед ней. И его черные чуть вьющиеся волосы, аккуратным и в то же время кокетливым чубчиком стекающие к правому виску, и карие глаза, то искрящиеся смехом, то невероятно строгие. Правда, скулы у Максима выпирают несколько больше, чем следовало бы, придают его лицу что-то монгольское, но зато какая у него улыбка! И вообще, если быть честной, они будто нарочно созданы друг для друга: оба высокие, стройные и с сильными характерами.

Она позволила себе даже помечтать о том, как счастливо они будут жить, какая большая и дружная семья у них будет. И вдруг вспомнила, что и завтра, и еще несколько дней Максиму надо являться в комендатуру, чтобы, оберегая жизнь ее, Риты, и всех этих добрых людей, гостеприимно приютивших их, стерпеть новые унижения. Вспомнила об этом — мысленно поклялась, что, как только рассветет, как только Максим проснется, тут она и возникнет перед ним. Нет, навязываться не станет, даже вида не подаст, что любит его, но с завтрашнего утра все время будет рядом с ним.

Рита считала, что сейчас Максим, истерзанный переживаниями, наконец-то спит, и она повернулась лицом к стене, по привычке, оставшейся с детства, подложила ладонь под щеку и закрыла глаза: нужно обязательно выспаться, чтобы завтра выглядеть бодрой, жизнерадостной.

Она ошибалась, считая, что Максим спит. Именно в это время он с дядюшкой Тоомасом выходил из дома. Не в дверь, а через маленькое оконце, смотревшее на зады усадьбы, туда, где молчаливой стеной замерли сосны, сейчас казавшиеся непроглядно черными.

Казалось бы — по безлюдному лесу, в полном молчании шли минут двадцать. Дядюшка Тоомас — спокойно, уверенно, а Максим — настороженно, готовый в любое мгновение ударить кого-то или метнуться в чащу леса.

Наконец дядюшка Тоомас вынул изо рта холодную трубку и сказал почти в полный голос:

— Вот мы и подходим.

Максим понял, что это предупреждение ему, Максиму, чтобы не натворил глупостей, и в то же время — сигнал кому-то: дескать, мы идем!

Действительно, буквально через две или три минуты они вышли на маленькую полянку, где в тени сосен стоял человек. Дядюшка Тоомас, приподняв картуз, слегка поклонился ему и замер шагах в трех от него.

Какое-то время, для Максима переполненное любопытством и необъяснимой тревогой, не было сказано ни слова. Потом мужчина все же заговорил, обращаясь к Максиму:

— Теперь мы знаем тебя. — И тут же поправился: — До известной степени знаем… Чтобы уничтожить последние «белые пятна», я решил задать тебе несколько вопросов. Надеюсь, не возражаешь?.. Прежде всего, каково твое самое главное желание? Не вообще, а на конкретный сегодняшний день?

Максим несколько задержался с ответом: чуть-чуть растерялся да и не до конца поверил в серьезность вопроса. Действительно, это в сказках золотая рыбка, кот в сапогах и прочие добрые существа, наделенные сверхъестественной властью, у своих любимцев спрашивали о подобном, потом произносили заклинание, и на, получай желаемое!.. Да и хотелось точно знать, кто они, эти таинственные «мы». Коммунисты и комсомольцы, оставшиеся для подпольной работы, или просто патриоты, ненавидящие фашистов?