Только б жила Россия - [117]

Последовал короткий удар носком ботфорта, и ландскнехт, вереща и обливаясь кровью, отлетел прочь.

Реншильд с удивлением увидел на свой ладони часы: стрелки показывали около одиннадцати. Проклятое утро, забытый богом день — лучше б его не было вовсе!

…Начиналось бегство врассыпную. Русские драгуны, казаки, калмыки с разных сторон врубались в полуокруженное королевское войско, и шведы, потеряв строй, обезумев, искали спасенье в лесной чаще, в балках и оврагах; отдельные группы прорывались вдоль опушки на юг, надеясь укрыться за брустверами осадных траншей. Побросав ружья, понуро стояли пленные. Кто сопротивлялся — падал под палашами и кривыми саблями.

Солнце пристально глядело с высоты.

14

Далеко прочь откатились ружейные залпы, ушла вперед кавалерия, вслед ей сдвинулась к лесу пехота передних русских линий, — поле битвы опустело и приутихло на какие-то мгновенья. Но вот простор его захлестнули говорливые, радостные людские волны. С видом добро поработавших косарей шли артиллеристы и гренадеры, им навстречу валили новобранцы, солдаты резерва, легко раненные…

Севастьян Титов, приотстав от товарищей, свернул было к ретраншементу, где по слухам располагался армейский лазарет, но пройти не удалось — путь преградили толпы пленных, собираемые под присмотр лефортовцев.

— Эге-гей, артиллер! — позвал чей-то голос. — Шагай сюда, не то сомнут. Экая ж прорва!

Невдалеке, средь раненых драгун, стоял кое-как перебинтованный, в кафтане внакидку Митрий Онуфриев.

— Здорово, — приветствовал его Севастьян. — Где тебя сподобило?

— Еще в утреннем деле, когда генерала Шлиппенбаха разделывали под орех.

— На ногах еле держишься, прилег бы.

— А, пустое, — отмахнулся Митрий. — День-то какой, а? Ты видывал что-нибудь подобное? Я — нет! — Он повел глазами вокруг. — А где твои неразлучные?

— Макар здесь где-то, а вот Павел с Иваном Филатычем… — Голос можайца дрогнул. — Не знаю, живы ли.

В стороне лефортовцы обступили широкого в кости шведа и с помощью капрала, поднаторевшего в знании расхожих свейских слов, затеяли разговор.

— Спроси, кто такой? Герр или простота?

Капрал с запинкой перевел, выслушал угрюмый ответ.

— Говорит — мужичьего роду-племени. А замком и землей владеет фру Крейц, генеральша.

— Ну а сам-то вольный-свободный?

Швед вскинул на русских длинные белесые ресницы, пробормотал что-то невеселое.

— Свободный, — перевел капрал. — Только за провинности владелица имеет право наказывать шпицрутенами.

— Хороша воля! — присвистнул кто-то из лефортовцев и похлопал пленного по плечу. — Больше лупцевать не будет, успокойся. Руки коротки у генеральши твоей. А вот мы вполне в гости можем наведаться. Через море!

Севастьян Титов, вслушиваясь в разговор, в сердцах сплюнул под ноги.

— Добренькие мы, ох, добренькие! — проговорил он, крепко сжимая рукоять палаша.

— Остынь, парень.

— Скольких они наших солдат извели?! Страсть… Ну ладно, то бой. А сколько младенцев за Днепром на штык поддели?.. Сам видел!

Митрий покачал головой.

— Что ж, и нам — по их стопам? Опамятуйся!

Сбоку вывернулся каптенармус Свечин, косенькие глазки его горели азартом.

— Со свеями балакаете? Ничего интереснее не придумали? — спросил он. — А я шпагу в серебре поднял. Где? Поле огромадное! За такую любой наш генерал червонец отвалит… — Он выдвинул клинок из ножен, подышал на него. — Только, понимаешь, надпись никак не разберу.

Мимо, распекая офицерство третьей линии за вопиющую разболтанность шеренг, ехал поручик Александр Румянцев.

— Ваше благородие, не угодно ли взглянуть? — окликнул его Митрий.

— А-а, старые знакомцы. В чем затрудненье? — справился адъютант. Он зашевелил губами, вникая в надпись, выгравированную по клинку. — Читается примерно так: «Натиск викинга все ко бла́гу приводит».

Солдаты переглянулись.

— Не осади мы их — было бы горя людского! — зло сказал Севастьян Титов.

— Да-а-а, натворили б мерзостей на Святой Руси! — подтвердил Свечин, и на его плутоватом лице появилось небывалое прежде выражение глубокой задумчивости.

— Только ли у нас? — добавил Митрий. — О поляках и саксонцах, поверженных шведом, забыли? А о датчанах? Пол-Европы вздохнет свободно, во как!

— Светло мыслишь, драгун! — Румянцев посмотрел туда, где с генералитетом — выше других на голову — стоял царь Петр. — Вы этот клинок отдайте-ка мне, главным командирам показать надо.

— Братцы!

Сквозь толпу пленных проталкивается растрепанный, не в себе Макар.

— Братцы, милые, нашелся капитан!

— Где?

— Да в осиннике… Павел с бомбардирами принес недавно!

…Артиллерийский капитан, раненный в грудь навылет, умирал.

— Филатыч, а Филатыч… — твердил заплаканный можаец, стоя на коленях перед ним. — Скажи хоть слово… Ну единое!

Тот медленно открыл тусклые, с поволокой глаза.

— Веди роту… — сошло с посинелых губ. — И не смей реветь…

— Не буду! — Титов торопливо смахнул рукавом слезы. — Тебе не лучше? Сейчас лекарь перевязку сделает, а там и в лагерь… Мы тебя до Москвы понесем, только, слышь, не умирай. Не надо, батя!

— Смирно! — раздалась команда. Пушкари подтянулись. Приближался Петр Алексеевич в сопровождении Шереметева, Алларта и Брюса. Его пытались в чем-то убедить, но он отмахивался.