Титаник. Псалом в конце пути - [13]
Давиду стало ясно, что контрабасист просто сумасшедший. Испуганный, не зная, что делать, он наблюдал, как Петроний у него на глазах все больше и больше входит в раж. Новая волна слов подхватила его.
— И покрытый шеллаком! — кричал Петроний. — Да! Это и есть teatro di marionette! Нас дергают за ниточки, и мы говорим чужими голосами! Е chi conduce i fili?[11] Кто дергает за ниточки? Chi parla?[12] Кто… кто говорит? Ты когда-нибудь думал об этом? — с торжеством спросил он.
Шум разбудил Джейсона. Он выпрямился в кресле и быстро сообразил, что происходит. С каменным лицом он прервал контрабасиста:
— Петроний! Хватит нести чушь! Я хочу спать. И Давид тоже. Он наверняка устал. Поговоришь с ним в другой раз. А сейчас замолчи.
Петроний сразу успокоился и стал разглядывать свои пальцы. Они слегка дрожали, и он прижал ладони друг к другу. Он не отрывал от них глаз, казалось, в нем продолжают бурлить слова, но не смеют прорваться наружу, у него лишь слегка шевелились губы. Давиду стало жалко его. Он взглянул на капельмейстера.
— Поспи, — дружески посоветовал ему Джейсон. — Днем нам уже играть. Со временем ты привыкнешь. А сейчас поспи.
Давид послушно устроился в кресле и закрыл глаза. У него было только одно желание: заснуть, исчезнуть из этого тесного купе, от этих неприятных людей, которые неожиданно стали его коллегами… И в нем снова возник тот же вопрос: что я здесь делаю?
Вскоре он уже спал.
В купе стало тихо. Петроний, сложив руки, молча сидел в своем углу. Спот, как сфинкс, застыл у окна. Давид и Джейсон спали.
Теперь, когда город остался позади, за окном посветлело. Мимо скользил приятный южноанглийский пейзаж. Они ехали по Уинчестеру. Чистый и легкий апрельский свет залил все небо. В городе они его не замечали. Но теперь он будет сопровождать их до конца пути.
Вот и он! Давид увидел его из окна вагона, пока поезд медленно шел по территории порта.
Там он и стоял, подобный огромному бело-черному сказочному существу — пришвартованный к причалу огнедышащий дракон. Пассажиры и груз поднимались на борт. По палубам торопливо сновали люди, издали похожие на насекомых, ползающих по большому телу судна. Лучи утреннего солнца сверкали и искрились на стекле и металле.
Увидев судно из окна поезда, Давид понял, что было бы преувеличением считать, будто он плавал на пароходе, имея в виду паром между Кале и Дувром. Тот паром нельзя было назвать даже жалким челном по сравнению с этим морским змеем, готовым пуститься в плавание по мировому океану.
В окне вагона мелькнула большая округлая корма и надпись желтыми буквами, сверкавшими на черном фоне:
ТИТАНИК
Ливерпуль
Это имя как нельзя лучше подходило судну. При виде его могучих форм, кранов, мачт, лебедок и четырех высоких желтых труб у Давида закружилась голова. Судно отличала какая-то изящная, божественная законченность, заставившая Давида невольно подумать о музыке, о Бахе, о живом потоке звуков, бегущих, растущих и сливающихся в великое целое.
Спутники Давида тоже не без любопытства смотрели на новый корабль. Но они на своем веку повидали уже много кораблей. И потому вскоре их внимание переключилось на багаж и футляры с инструментами.
Поезд остановился. Музыканты вышли на перрон, из соседнего купе к ним присоединились трое других. Вокруг царил хаос и сумятица, музыканты с трудом протолкались через здание вокзала и вышли на причал. Там они отделились от потока пассажиров и направились к корме, к трапу для команды.
Вблизи впечатление органичной цельности разбивалось отдельными стальными листами, которыми был обшит корпус судна. Каждый лист был размером с двух крупных мужчин и каждый крепился множеством больших тяжелых заклепок. Скользя вдоль борта судна, взгляд терялся в бесконечности этих листов, которые, соединенные вместе, и были самим судном.
Давиду почудилось, что к Баху присоединился и Вагнер. «Валькирия» и «Гибель богов». Это был самый большой в мире океанский пароход. Над тремя из его четырех труб поднимался черно-серый дым и, подхваченный западным ветром, плыл над портом.
Семеро музыкантов поднялись по трапу. На борту Джейсон предъявил их документы и список краснолицему человеку в форме, и по бесконечным коридорам и трапам их повели вниз, в чрево парохода. Здесь все пахло новым — новой краской, новым маслом. Кое-где еще не хватало ламп, в коридорах толклись пассажиры и члены команды, еще не привыкшие ориентироваться в этом лабиринте. Черные кочегары, белые камбузные юнги. Эмигранты с выводками детей; обрывки слов и восклицаний; английский, немецкий, шведский, гаэльский.
Раз или два они сбились с пути и им пришлось возвращаться, наконец краснолицый хлопнул себя по лбу и воскликнул:
