Тинга - [33]

Подготовка к празднику

Слетались вороны. До праздника оставалось еще три недели, но жрецы уже прибыли. Со слугами, скотом они образовали небольшой молчаливый поселок, став на берегу реки прямо у изголовья идола. И сразу воздвигли жертвенную юрту. Большой черный холм войлока. Мрачную метафору среди нарядных и веселых построек селения. В ней будет жить Эль с сыном перед жертвоприношением.

Родные бабушки Ойяяк привезли умершего ребенка, и я втайне от них, вместо того чтобы отправить малыша в светлые лунные поля, спрятал его в береговой пещере. "Прости, малыш, судьбой тебе уготовано спасать живых", растроганно думал я, закладывая скользким льдом маленькое тельце.

С Эль-Тингой я виделся только раз, и этого было достаточно. Я передал ей, что замена Тою приготовлена. Она вздрогнула, жалко улыбнулась и заплакала. По моей просьбе она взяла в услужение бабушку Ой, которая должна была за сутки до обряда усыпить Тоя. Это будет грубым нарушением ритуала, но жрецов поставят перед фактом. "Пусть умрет во сне", - вот что должна твердо заявить Эль. И им придется уступить ей. Мне же обездвиженного и спящего Тоя будет легче заменить мертвым ребенком.

За мной теперь день и ночь зорко наблюдали два угрюмых ворона. Охрана. И только при совершении обряда похорон они оставались на берегу, а я вольно плыл по реке туда, куда вела меня лунная дорожка.

Жрецы черной саранчой облепили жертвенный холм и догола обглодали его, не оставив ни одной травинки на теле идола. Они проделали колоссальную работу, взрыхлив почву, тщательно перетерев в пыль куски земли. Все это делалось для того, чтоб виден был любой след. Своеобразная контрольно-следовая полоса. К тому же считалось, что от такой обработки Большая Черная Мать молодела, приобретала новое тело, а с ним и невинность и была полностью готова к великому акту воссоединения с Небом. Сами жрецы передвигались по узкой тропинке, по которой слуги таскали дрова на лоно богини, сооружая из них огромную деревянную луну. Вокруг идола готовили места для жертвенных костров, строили коновязи, загоны.

Окраина степи уже снялась с места и не торопясь двинулась к черной богине. Она шла со скарбом, детьми, скотом. Все понимали, что после праздника мужчины уйдут и многие навсегда. Праздник выливался в великое прощание и великую мольбу о возвращении.

С Льноволосым я старался не встречаться, но он сам нашел меня. Однажды я отдыхал на берегу , обсыхая под теплым вечерним ветерком. Соглядатаи дремали поодаль. В последнее время я завел себе невинное развлечение: каждый вечер выезжал макнуться в теплой реке. На самом деле меня интересовал вход в ледяную кладовую. Тайник не давал мне покоя. Он был главным звеном плана, и я не мог позволить случайности сорвать задуманное. Послышался топот. Ко мне приближались двое конных. Жрецы!

- Сын Луны ждет тебя, - вежливо склонились они.

Я оделся, и мы, поднимая тяжелую пыль, порысили в сторону города.

Льноволосый ждал в зале зачатия. Умирающий закат выбрасывал знамена, мял их, горел последним бунтом, и лишь наш небожитель, прозрачный для света, холодным куском сажи высился посреди зала. Бледное светящееся лицо, вдохновенные, горящие глаза. Чистый призрак. Не хватало Гамлета. Он явился.

- Всю неделю до обряда ты должен находиться в своем жилище, возвестило мне эфирное диво. - Ослушание - смерть! Ты все понял, жрец?! каменно громыхнул командор.

- Всё, - мирным голубком вылетело из меня.

- Повинуйся!

- Повинуюсь. - Я склонился перед ним. Он ожидал всего, но только не этого арабского смирения и от неожиданности отступил на шаг. Дунуло ветерком, и монумент оказался тряпкой. Подозрительно глядя на меня, грозный дух повернулся к страже:

- Не спускать с него глаз ни днем, ни ночью! Отвечаете головой. Уходите!

Стража испарилась. Он стоял напротив меня, величественно скрестив руки на груди. Голова приподнята, взор блистает. Лев! Гневный гений! Бетховен, в котором вдруг затомилось и ожило сладкое и величественное пение новой симфонии. "Па-па-па-па-а-а-а-а!" - висело в воздухе и грозило разрушить идиллию.

- Значит, праздник покажет, кто прав, - криво усмехнулся он.

- Конечно! Ты уже проиграл.

- Проиграл?

- Вчистую!

Он гулко расхохотался:

- Глупец! Маленький упрямый глупец!

"Деревянный, как Буратино", - понял я.

- Что ты можешь?

- А ты? - прервал я нового папу Карло.

Это было слишком. Он обомлел от удивления. "Давай, синеглазый, - молил я про себя, - делай глупости, уходи от темы, покажи, какой ты сильный да крутой! А там посмотрим".

- Ты всего лишь посланец! Ноль! Сам по себе ничего не стоишь, а пытаешься учить других, - давил я.

- Ноль, говоришь? Сейчас ноль тебе кое-что покажет. Смотри! - И он широко раскинул руки.

"Сработало! - обрадовался я. - Сейчас начнет пугать пугливых и изумлять изумленных. Простоват небесный дух, простоват", - с удовлетворением отметил я.

Льноволосый глубоко вздохнул и, выпучив глаза, стал стремительно расширяться, превращаясь в огромный кожаный мешок, из которого нелепо торчали белые руки да покрасневшая от натуги рыжая мочалка ангельской головы. Колобок! "Доигрался", - понял я. Колобок тужился, превращаясь в черный блестящий шар, забавно раскачивающийся из стороны в сторону. "Легче воздуха, - определил я. - Сейчас взлетит!" Но шар не взлетел. Льноволосый как всегда чуть-чуть не рассчитал. Он забыл о сквозняке. Ползучий ветерок мягко ткнулся носом в тугое брюхо новоявленного Кио и, наминая ему бока, потащил к выходу. Ангел понял ошибку и, изловчившись, оттолкнулся от пола, ударился о потолок и, резко развернувшись, поскакал по залу, хохоча и распадаясь на множество мелких блестящих черных шариков.