Тихий тиран - [61]

Шрифт
Интервал


— Сергей Сергеевич, разрешите зайти к вам? — Голос Фатеева в трубке звучал взволнованно.

Кулагин удивился: они расстались всего лишь несколько минут назад — вышли вместе из конференц-зала, Фатеев был спокоен, даже пошутил, что теперь наряду с Богоявленской станет популярной фигурой из-за этого злополучного ножа.

— Прошу, Виктор Дмитриевич!

Фатеев вошел в кабинет и прямо с порога выпалил:

— Сегодня к нам приезжал Фирсов!

— Кто? — не понял Кулагин.

— Палладий Алексеевич Фирсов, — повторил Фатеев, подходя к столу. — Первый секретарь обкома!

— А почему я об этом ничего не знаю?

— Я и сам-то узнал буквально несколько минут назад.

— Он что же, заходил в партбюро? — удивился Кулагин.

— Нет, — покачал головой Фатеев, — он был только внизу, в вестибюле… О чем-то разговаривал с дежурной медсестрой регистратуры.

Кулагин поспешно поднял трубку внутреннего телефона.

— Регистратуру, — потребовал он. — Алло? Кто со мной говорит?

— Медсестра Каюкова, — ответил робкий женский голос.

— К вам сегодня обращался по какому-либо вопросу товарищ Фирсов? — строго спросил Кулагин.

— Да, он хотел пройти в институт…

— К кому? — перебил Кулагин.

— К больному Манукянцу из шестнадцатой палаты. Но я сказала, что сегодня…

— Почему же вы ничего не сообщили мне? — перебил Кулагин.

— Я не успела… Вы были на совещании.

— В следующий раз будете успевать, — жестко сказал Сергей Сергеевич. — Получите взыскание в приказе. Он раздраженно бросил трубку.

— Она не виновата, — тихо заметил Фатеев.

— Наука для других! — проворчал Кулагин, озабоченно потирая виски. — Распустились, дальше некуда!

— Говорят, одному японскому губернатору отрубили голову только за то, что над его островом пронесся тайфун! — сказал Фатеев, укоризненно поглядывая на директора.

— Одно мне непонятно, почему он приходил именно к Манукянцу? — не слушал Фатеева Сергей Сергеевич. — Неужели до него дошли слухи…

— Чепуха! А если и дошли, не вижу ничего страшного. Почему бы не допустить, что Фирсов приехал навестить знакомого?..

— Знаете что, Виктор Дмитриевич, — решительно сказал Кулагин, — кончим рвать лепестки: «любит — не любит…». Я сейчас позвоню Палладию Алексеевичу.

Сергей Сергеевич по памяти набрал номер телефона первого секретаря обкома партии. В трубке щелкнуло.

— Добрый день, — легко произнес Сергей Сергеевич, — Палладий Алексеевич у себя?

— Кто спрашивает?

— Профессор Кулагин.

— Палладия Алексеевича нет. Что ему передать?

— Благодарю, ничего, — поспешно ответил Кулагин. — Я позвоню позже.

— Простите, может быть, что-нибудь с Манукянцем?

— С Манукянцем все в порядке, — с досадой сказал Кулагин. — А вы не знаете, Палладий Алексеевич не собирался сегодня к нам в гости?

— А разве он не был?

— Был… — растерялся Кулагин. — Благодарю вас, — любезно завершил он довольно-таки путаный разговор.

Фатеев с интересом наблюдал, как, ломая спички, пытается закурить директор. Когда это ему наконец удалось, он коротко распорядился:

— Наш партийный вожак на симпозиуме. Придется вам самому. Откорректируйте планы партийной работы, а я посижу над научными… Чувствую, скоро нас призовут… пред ясны очи!

25

«В США с пятидесятых годов почти повсеместно отказались утаивать правду от больного раком. Честность это или жестокость? Честность. Реальная, а не мнимая надежда, максимальная психологическая поддержка. Так размышляют американские медики…

Но всякий ли человек подготовлен к такому жестокому удару?

Душевные ресурсы у людей различны. Человек необычайно пластичен. Вселить волю к жизни, никогда, ни при каких обстоятельствах, не отнимать надежду — это главное… Ведь не врут врачи, сообщая о повторном инфаркте, туберкулезе, прободной язве желудка?..»

Ксения за многие годы собрала целую подборку писем и высказываний безнадежно больных. Эти письма всегда и притягивали ее внимание, как самые достоверные свидетельства, и одновременно отпугивали. Противоречивы были эти свидетельства.

«Самым трудным было то время, когда я не знал, что у меня. Узнав, что это рак, я понял, с чем мне надо бороться».

«Итак, когда мне предстоит последнее путешествие?»

«Как никогда в жизни, я радуюсь теперь ОДНОМУ прожитому дню!»

«Не успокаивайте меня, доктор. После смерти жены, с которой я немного не дожил до золотой свадьбы, мне не хочется жить в одиночестве. И рак мне теперь не страшен».

«Все ваше лечение — чистое искусство без науки».

«Никому я теперь не нужен! Хотел поехать туристом за рубеж — нельзя. В командировки не разрешают. Берегут… А мне, как воздух, нужна смена обстановки, беспокойная, от зари от зари, работа. Объясните им!»

«Прежде, до болезни, дочь навещала меня один раз в месяц. Я не осуждаю, ни-ни, понимаю, своя семья, работа, заботы, живет далеко. А теперь не проходит дня, чтобы два-три раза не позвонила и в последнее время часто остается ночевать. Почему?.. Я же все понимаю!»

«В этом году на больничном был в общей сложности больше семи месяцев, а премии давали три раза. Цветным телевизором наградили. Заботятся…»

«Наш управляющий — сухарь, доброго слова за три года не слышал от него. Дважды навестил, комнату с верандой в заводском дачном поселке выделили. Квартиру новую дали. Гм! Поздновато поддерживают».


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Вам доверяются люди

Москва 1959–1960 годов. Мирное, спокойное время. А между тем ни на день, ни на час не прекращается напряженнейшее сражение за человеческую жизнь. Сражение это ведут медики — люди благородной и самоотверженной профессии. В новой больнице, которую возглавил бывший полковник медицинской службы Степняк, скрещиваются разные и нелегкие судьбы тех, кого лечат, и тех, кто лечит. Здесь, не зная покоя, хирурги, терапевты, сестры, нянечки творят чудо воскрешения из мертвых. Здесь властвует высокогуманистический закон советской медицины: мало лечить, даже очень хорошо лечить больного, — надо еще любить его.


Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Рекомендуем почитать
Дни испытаний

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.