Тихий тиран - [59]

Шрифт
Интервал

Он наклонился, чтобы поднять кружку, и вдруг слабо вскрикнул; побледнев, стал валиться на пол. И в это мгновение заныли, заболели сразу все его шрамы, вошли в тело все когда-либо испытанные им боли и, слившись в одну — острую, тонкую, режущую, вонзились в сердце, и замерло оно, испуганно и вяло трепыхнувшись в последний раз. Он еще успел удивиться и испугаться этой тишины в груди, прежде чем все померкло перед его глазами.

— Кто-нибудь!.. Скорее! — закричала Богоявленская в распахнутую дверь палаты. Она попыталась поднять безжизненное тело, но не хватило сил. Тогда Елена встала на колени, пытаясь нащупать пульс. Не нащупала… Раздвинула веки пальцами, заглянула в расширенные зрачки — зрачки  у ж е  мертвого человека.

Елена даже не испугалась. Просто она не понимала в этот момент, должна пугаться или не должна.

Память механически выбросила из своих тайников слова, прочитанные или много раз слышанные: «…в этом критическом положении, на пороге жизни и смерти, нет времени, чтобы вызвать помощь… Оживление должно быть проведено немедленно, в пределах четырех минут после остановки кровообращения».

Елена покрылась испариной. Казалось, кто-то взял и окунул ее в чан липкой холодной жидкости. Когда-то она видела, как оживляли человека, но одно дело — видеть и совсем иное — делать самому.

Елена мельком взглянула на часы.

«Господи, за что мне такое испытание?!»

Нужно было начинать двигаться, что-нибудь делать, ибо секундная стрелка неумолимо убегала вперед; в распоряжении Елены было уже на полминуты меньше…

Слух машинально отметил, что кто-то вошел в палату.

Она прижалась губами к мертвым губам, начала вдувать воздух в его легкие, чувствуя, как ее горячая щека согревает уже начавшее холодеть лицо Манукянца.

А тем временем по коридору мчалась дежурная сестра: уже стало известно, что сейчас происходит в шестнадцатой палате мужского отделения института. Шла вторая минута…

Елена знала, что подвергается серьезной опасности — судорогам, потере сознания. Они могли наступить в результате собственной гипервентиляции. У нее уже звенело в ушах и вялыми стали руки.

Нужен был, обязательно нужен был второй, кто сменил бы ее.

И тут в палату вбежала Тамара Крупина, кинулась на колени рядом с Богоявленской, крикнув спешившей следом медсестре:

— Откройте окна! Шире!.. Пошлите за профессором!

Помогая Елене, Крупина начала ритмично и сильно сдавливать грудь Манукянца… Кончалась вторая минута.

Иногда Крупина бросала взгляд на Елену:

— Тяжело, да?.. Знаю, знаю… Хорошо, Лена, хорошо… Держись!

Та лишь кивала, не переставая вдувать воздух.

Торопливо вошел Кулагин, скороговоркой приказал всем посторонним немедленно покинуть палату; присел на корточки, успокаивающе произнес:

— Не спешите, Елена Васильевна… Все идет как надо. Молодчина! — Голос против воли выдал волнение. — Зрачки сузились… Отлично… Так… так… Еще немного. Пульс начал прощупываться… Дыхание… Есть дыхание!

— Жив! — издав какой-то хлюпающий звук, навзничь упала Елена. И неожиданно засмеялась, хрипло, гортанно, со слезами…

Она не помнила потом, как вышла из палаты — без посторонней помощи или с помощью кого-то; к ней обращались, но она ничего не соображала и не слышала. Ей казалось, что кто-то непрерывно колотит ее по голове тяжелой тугой подушкой.

Лишь одно она увидела ясно — кислородные баллоны, аппаратуру, нужную для реанимации: привезли наконец все то, что она заменила собой.


…Войдя в кабинет, Кулагин сразу же позвонил Фатееву:

— Виктор Дмитриевич, я полагаю, есть смысл провести небольшое совещание по поводу реанимации Манукянца…

— Как, прямо сейчас?

— А почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил Кулагин. — По институту могут поползти всякие вздорные слухи… Их целесообразно пресечь на корню. Я бы не прочь, чтобы на нашем совещании присутствовали представители местной прессы. Вы сможете пригласить?.. Случай поучительный!

— Постараюсь, — неуверенно произнес Фатеев, — а на который час назначать?

— Ну, скажем, через полтора часа. В конференц-зале. Обеспечьте явку всех аспирантов. Им это полезнее, чем нам, старикам.

— А как Елена Васильевна? — спросил Фатеев.

— Ее не будет, — быстро ответил Кулагин, — она уже дома, пусть отдыхает…

Кулагин с удовлетворением потер руки: кажется, он сделал верный ход. Теперь не останется места всякого рода слухам и легендам и ярко высветится роль Богоявленской в спасении Манукянца. Как говорится, дорого яичко к Христову дню. Вокруг Лены возникнет симпатичный ореол мужественности и верности своему долгу. Хорошо бы и в газете маленькую информацию с упоминанием ее фамилии… Не помешает накануне заседания ученого совета и потом, при защите диссертации.

В кабинет вошла Галина Петровна.

— Сергей Сергеевич, звонили из обкома партии…

— Кто звонил? — насторожился Кулагин.

— Не знаю, — смутилась Галина Петровна, — товарищ не назвался.

— Когда звонят из обкома партии, — отчеканил Кулагин, — нужно всегда спрашивать, кто именно, Галина Петровна. Идите, я должен еще поработать…

Толпились даже в коридоре — врачи, аспиранты, медицинские сестры, санитарки. Интерес подогревался в основном тем, что реанимация, прочно закрепившаяся в клинической практике, некоторыми медиками понималась слишком буквально, как «оживление организма». А это неизбежно приводило к разочарованиям. Как ни парадоксально это звучит, успехи реанимации привели к появлению инвалидов, нередко становящихся пациентами психиатрических учреждений. Даже термин такой появился — «болезнь оживленного организма».


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Вам доверяются люди

Москва 1959–1960 годов. Мирное, спокойное время. А между тем ни на день, ни на час не прекращается напряженнейшее сражение за человеческую жизнь. Сражение это ведут медики — люди благородной и самоотверженной профессии. В новой больнице, которую возглавил бывший полковник медицинской службы Степняк, скрещиваются разные и нелегкие судьбы тех, кого лечат, и тех, кто лечит. Здесь, не зная покоя, хирурги, терапевты, сестры, нянечки творят чудо воскрешения из мертвых. Здесь властвует высокогуманистический закон советской медицины: мало лечить, даже очень хорошо лечить больного, — надо еще любить его.


Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Рекомендуем почитать
Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.