Тихий тиран - [58]

Шрифт
Интервал

24

Когда жена передала, что Фирсов обещал приехать к нему, Рубен Тигранович обрадовался и растрогался. Вспоминая мощную фигуру и властные, уверенные манеры Фирсова, Манукянц с каким-то почти детским восторгом думал: «Неужели это тот самый мальчишка? Тот самый Палладий — любимец всего десантного батальона?..»

Каждый день он ожидал, что вот сейчас откроется дверь и в палату войдет Фирсов. И хотя тот все не приходил, Рубен Тигранович не обижался и терпеливо ждал.

Где-то внизу, за окном, жалобно мяукала кошка. Подъехала машина, хлопнули дверцы, раздались чьи-то взволнованные голоса, и снова все стихло.

«Опять кого-то привезли, — подумал Рубен Тигранович, прислушиваясь. — Здесь, как на фронте, и по ночам воюют…»

Манукянц с каким-то странным любопытством присматривался ко всему, что его окружало в институте, и ко всем, кто находился рядом. Впервые в жизни Рубен Тигранович попал в «гражданский лазарет» — так он однажды в разговоре с Кулагиным назвал НИИ. Во время войны Рубен Тигранович трижды лежал в госпиталях, но то были полевые госпитали, и время было совсем другое. Рубен Тигранович гордился тем, что никогда не болеет, не ходит по поликлиникам. И вот, надо же…

Снова застонал сосед, скинул с себя шерстяное одеяло.

«Простудится, — подумал Манукянц, — лежит-то под окном…»

Он встал с постели, заботливо укрыл соседа. С ним Манукянц разговаривал больше, чем с другими больными в палате. Может быть, потому, что видел, как тот страдает и терпит. Несколько дней назад ему сделали операцию, болезненную, выматывающую душу. Другой бы на его месте, наверное, скрипел зубами и ныл, этот терпел и пытался шутить. Вот и утром, когда увидел, что Рубен Тигранович проснулся, кивнул легонько головой:

— Как спалось, товарищ полковник?

— Нормально, — ответил Манукянц, — вроде с сердцем порядок намечается. А вы как?

— Ничего, — ответил сосед, — я везучий. У меня до сердца не доходит. Все болячки пониже спины… Это у меня еще с фронта привычка такая: пули и осколки туда получать… У вас сколько ранений?

— Три… В грудь, в руку, в правую ногу.

— Благородные ранения, — усмехнулся сосед, — а у меня в мягкие ткани, интеллигентно выражаясь. Помню, однажды сынишка спрашивает: тебя на войне ранили, папка? Так я, представьте себе, соврал ему… Нет, говорю, сынок, обошлось. Вот ведь как бывает. Другие своими ранами гордятся, а я отказываюсь!

— В каком году ранили? — поинтересовался Рубен Тигранович.

— В сорок первом, в августе…

— Ничего удивительного, — заметил Манукянц, — тогда многие получали в мягкие ткани!.. Отступали ведь…

— Если бы так, — возразил сосед, — я б смирился. То-то и оно, что в наступление мы шли… Помню, разъярились, такая злоба взяла: что ж все отступать да отступать? А у нас командир батальона был старый вояка, еще у Буденного на коне скакал… Ну вот, зажал нас немец в лесочке и давай поливать с неба да с земли. Аккуратно так поливал, сами знаете, они порядок любят. Как восемь утра, так огонь. Потом, часа через два, передых. Потом снова огонь. И так до самого вечера, с перерывом на обед. Так и лежишь целый день, нюхаешь землю. Обидно, сами понимаете, опять же самолюбие… А тут приказ по батальону, отступать. Ну вот, батальонный наш собрал всех командиров взводов и говорит: «Я, товарищи, в жизни своей боевого приказа не нарушал, а тут есть у меня такое желание — нарушить! Положение у нас, товарищи, прямо скажу, аховое. Еще неизвестно, каким боком нам это отступление выйдет и сколько нас отступит. Поэтому слушай мою команду!.. Организуйся по взводам, притаись и по белой ракете — вперед, вон на ту высотку. Там пошуруем немного, панику фашистам устроим, а уж потом можно будет с чистой совестью отойти на заранее подготовленные позиции»… Здорово мы им дали, Рубен Тигранович. До сих пор приятно вспомнить. Они ведь к тому времени обнаглеть успели, да и вооружение у них было, сами знаете… Ну, мы и пошли, да так, что они почапали… Вот тут меня и ранили… Чувствую, как у меня по заднице что-то горячее льется, и бежать больше не могу…

Рубен Тигранович слушал, полуприкрыв глаза. Им все сильнее овладевал сон…

Уснул он незаметно. Ему казалось, что он бодрствует, но голос соседа отдалился, потускнел и погас…

Спал он долго и крепко. Было похоже, что природа решила возместить ему все фронтовые недосыпы и бессонницы последних армейских лет. Проснулся он мгновенно и сразу, будто испугавшись чего-то, открыл глаза. В палате никого не было, все ушли обедать в общую столовую, а соседа, вероятно, увезли на процедуру.

Подивившись тому, что уже так много времени, Манукянц поспешно поднялся с постели, надел больничную пижаму, по привычке застегнув все пуговицы на куртке. С минуты на минуту должна была прийти Богоявленская, чтобы вместе с ним отправиться в рентгенокабинет.

Едва Рубен Тигранович успел закончить свой утренний туалет, как она появилась. Он улыбнулся ей и сказал:

— Я готов, Елена Васильевна… Вот только полотенце положу.

Второпях Рубен Тигранович неловко задел рукой кружку, стоявшую на тумбочке. Она упала на пол.

— Простите, Елена Васильевна, — смущенно пробормотал он, — я сейчас, одну секундочку…


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Вам доверяются люди

Москва 1959–1960 годов. Мирное, спокойное время. А между тем ни на день, ни на час не прекращается напряженнейшее сражение за человеческую жизнь. Сражение это ведут медики — люди благородной и самоотверженной профессии. В новой больнице, которую возглавил бывший полковник медицинской службы Степняк, скрещиваются разные и нелегкие судьбы тех, кого лечат, и тех, кто лечит. Здесь, не зная покоя, хирурги, терапевты, сестры, нянечки творят чудо воскрешения из мертвых. Здесь властвует высокогуманистический закон советской медицины: мало лечить, даже очень хорошо лечить больного, — надо еще любить его.


Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Пока дышу...

Действие романа развертывается в наши дни в одной из больших клиник. Герои книги — врачи. В основе сюжета — глубокий внутренний конфликт между профессором Кулагиным и ординатором Гороховым, которые по-разному понимают свое жизненное назначение, противоборствуют в своей научно-врачебной деятельности. Роман написан с глубокой заинтересованностью в судьбах больных, ждущих от медицины исцеления, и в судьбах врачей, многие из которых самоотверженно сражаются за жизнь человека.


Рекомендуем почитать
Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.