Тихий городок - [22]

В здании захлопали форточки, послышались голоса, в уборную потянулись ходячие раненые. Кто-то зашелся в кашле — не удержался, закурил на голодный желудок. В окружавшем госпиталь парке устроили перекличку воробьи. Прошла еще одна ночь, начинался день, и можно жить дальше.

После врачебного обхода в палату вошел незнакомый человек, поставил на тумбочку объемистый портфель и выпрямился. На вид ему было лет пятьдесят. Широкий нос, крупное лицо, волевой подбородок выдавали истинного славянина. Помолчав, проговорил голосом ржавым, отрывистым:

— Волков Алексей Владимирович.

Опять помолчал. Затем из портфеля достал бутылку минеральной воды, разлил по стаканам:

— Пей — не болей.

Пододвинул стул, сел, долго разглядывал Павла с непонятной улыбкой и вдруг спросил с той долей простодушной хитринки, которая звала к откровенности:

— Твои старики, Вольфштадты, где?

— Там же, где жили, — не успев удивиться, ответил Павел.

— Так и не навестил?

— Некогда было.

— А вот жениться успел, — словно с упреком проговорил Волков.

— Вы меня рентгеном просвечивали? — Павел сердито засопел. — Не люблю, когда лезут в личную жизнь.

— Ладно, я ведь по-свойски. Знаю, и работал много, и воевал. Все-то я о тебе знаю, Клевцоз!.. Разве Нина тебе о дяде Леше не рассказывала? Вот я и есть для нее дядя Леша.

Павел приподнялся на локте:

— Извините за тон, Алексей Владимирович!

— Да что уж там! — махнул рукой Волков и стал серьезным. — Я с врачами говорил. Туго тебе сейчас. Но думают, еще повоюешь.

— Так и сказали?!

— Прямо не сказали, но дали понять. Не такие мы, чтобы раньше времени дуба давать. Правильно говорю? — спросил Волков. И, увидев подтверждение в глазах Павла, посмотрел на него долгим испытывающим взглядом. — Дорогой ты мой Павел, не исключено, придется тебе в Германию пробираться и там поработать недолго. Пока же, как говорится, не начавши — думай, а начавши — делай.

— Стало быть, Нина учит меня с вашего ведома?

— А ты разве против? Отныне Нина станет приходить вечерами, я же буду с тобой беседовать по утрам.

Теперь Павел понял, что и Волков, и Ростовский, и Нина между собой связаны делом важным и секретным. В свою орбиту включили и его. Новое оружие, появившееся у немцев, всерьез заинтересовало командование, если уж даже Волков, при должности далеко не рядовой, решил лично заняться Павлом.

— Поговорить придется о многом, — Волков достал папиросу, спохватившись, сунул ее обратно в пачку. — Ты инженер, знаешь техническую сторону дела. Теперь придется тебе усвоить философию, немецкую историю, фашистское мышление и многое другое. Создавая дисциплинированную, жестокую армию, гитлеровцы придавали особое значение воспитанию воли и характера солдат.

Волков раскрыл портфель, вытащил несколько книг:

— Не удивляйся, здесь и геополитик Хаусхофер,[10] и генерал Драгомиров,[11] кстати, умнейший специалист по военной психологии, хоть и царский… Читай. Одна рука у тебя действует, книгу держать сможешь. Читай и думай. Думай за германца.

— Алексей Владимирович, разрешите высказать одно соображение.

— Слушаю.

— Я вспоминал разное из того, что произошло на фронте. Всплыла одна деталь. Перед тем как мне приехать в батальон Самвеляна, разведчики захватили «языка». Его звали Оттомар Мантей. Он оказался фенрихом инженерного училища в Карлсхорсте.

— Так-так, — заинтересованно произнес Волков.

— Я читал протокол. Мантей на допросе сказал, что на фронте проходил практику, минировал позиции перед своими окопами. По-моему, тут не сходятся концы с концами. Мантей был в звании оберфельдфебеля. Без пяти минут офицер. Не могли немцы использовать его как простого сапера!

— Но ведь гоняют же они фенрихов на своем полигоне до седьмого пота?

— Полигон — не фронт. Здесь они рисковать не станут. Сдается, Мантей знал об оружии, на которое напоролись наши танки. Знал да не сказал.

— Что ж, можно поискать Мантея в наших лагерях военнопленных. Вдруг ты и прав.

…Вечером пришла Нина, и они стали практиковаться в интонации вопросительных предложений, где, на первый взгляд несущественная, мелочь играла большую роль. Ну, кажется, чего проще вопрос: «Вас ист дас?» Такое предложение произносит учитель, держа книгу в руке, спрашивая учеников: «Что это?» Отсюда спокойная интонация. Но вот тот же вопрос, однако с существенной приставкой: «Вас ист денн дас?» Эта так называемая модальная[12] частица внесла в вопрос тревогу, раздражение, иными словами, выразила чувства, переводимые на русский язык как возмущенное: «Что такое?!»

Так Павел постигал глубины языка. Нина вела уроки старательно, как ведут их студенты-практиканты в присутствии строгого методиста. Свой предмет она знала настолько досконально, что не представляла себе объема знаний, который может понадобиться обыкновенному немцу. Павел смотрел на ее носик с узкими раскрылками, на глаза, прикрытые загнутыми ресницами, на нежные просвечивающие пальцы, которыми она перебирала страницы учебника, — и глубокая жалость с безмерной любовью охватывала его…

Проносилось время, отпущенное на занятия. Она совала в портфельчик книги, поцеловав, исчезала. Павел оставался один. Он надевал наушники, слушал сводки Информбюро. В Сталинграде шли напряженные бои, в нескольких местах гитлеровцы прорвались к Волге. Павел думал о бойцах, заброшенных в окопы, землянки, развалины домов, замерших в ожидании атаки, расстрелявших последнюю обойму, бросившихся на пулеметы… Представлял их такими же, как те танкисты, с которыми он оказался под обстрелом новым оружием. Может, и не лежал бы сейчас Павел на госпитальной койке, если бы его не прикрыл огнем лейтенант Овчинников, не притащил на себе механик-водитель Леша Петренко… Вот и сталинградцы держатся даже в тех случаях, когда остаются в одиночку, веря, что товарищи постараются спасти…