Тихий друг - [8]

Шрифт
Интервал

Собрав все свое мужество, я отважился оглянуться… На лестнице появилась фигура, от нее и исходил звук, этот стук… От ужаса я не мог пошевелиться. Фигура плыла по коридору в мою сторону, а стук внезапно прекратился. На расстоянии нескольких шагов фигура остановилась. И тут, задержав дыхание, я увидел, что в ней нет ничего ужасного: это был худющий, старый мужчина в приличном, черном как смоль костюме и элегантной белой рубашке… Управляющий отелем?.. Мужчина выудил из кармана пиджака что-то вроде палочки или трубочки, которую он, может быть, не специально, направил на меня… Я вдруг смотрел прямо в отверстие этой трубочки, как в… в дуло… в дуло чего?..

Нет, слава Богу, ложная тревога: это был не револьвер, а пустой конец ключа, просто-напросто большого старомодного ключа… Мужчина отвернулся, подошел к двери и вставил ключ в замок… да, только дверь была необычная, совсем не дверь гостиничного номера… Скорее — старого шкафа или изящного антикварного гардероба… Черная дверь четко выделялась на фоне светло-серой стены коридора, а на ней самой была прямоугольная панель, выступающая посередине и украшенная позолоченным орнаментом…

Мужчина повернул ключ и чуть приоткрыл дверь, почему-то наружу, а не внутрь, что все-таки довольно странно для отеля… И тут, придерживая дверь, он обернулся и посмотрел мне прямо в глаза… Мне захотелось кричать, но почему?.. Взгляд старика совсем не был угрожающим, — скорее, печальным и безнадежным, как и у каждого неудачника, подрабатывающего на старости лет в отеле… Нет, ничего страшного… Вот, он даже подмигнул мне… Но почему он теперь все время держит один глаз закрытым?..

Он открыл вялый, серый рот, и оттуда раздался звук: такого жуткого звука я в жизни не слышал… в то же время, нет… в то же время это был просто потухший, старческий голос… Он… Боже правый… он пел, но было ли это похоже… на пение?..

«Тирли-тирли-тири…
Кто у нас номер четыре?..»

И вот тогда я заорал… Я резко выпрямился, весь в поту, и в ужасе огляделся. Нет, слава Богу: я просто лежал в кровати, в спальне… Ничего страшного, я не один…

Неужели я кричал вслух? Сердце безумно билось в груди. Это был просто сон… Но как может сон, в котором, в сущности, ничего пугающего не случилось, превратиться в такой кошмар?.. Старик пропел что-то вроде песенки или считалочки, что-то в этом роде, вот и все…

Но настроение у меня было подавленное, хотя я лежал в постели и был в полной безопасности…

Кристина даже не пошевелилась и, кажется, спала сном праведницы. Ее-то нечего бояться? Нечего… или?.. Или — как ни абсурдна эта мысль — она каким-то образом связана с этим кошмаром?.. Да ладно… Может, притворяясь спящей, она навела на меня сон?.. Да, может быть, если она — ведьма или вампир… Все бывает, на свете чего только нет… Чего только нет… Нет, она не вампир, решил я, потому что клыки у нее самые обыкновенные и во время любовной игры она не впилась мне в горло, чтобы попить кровушки… Даже жаль, что она этого не сделала… Может, она ведьма?.. Почему бы и нет… Дьявол может прикинуться и милой девочкой… Ведьма… Да, но в этом случае… она бы… она должна… сознаться… я должен вырвать у нее признание под пытками, как положено… Она будет голой… Да, совсем голой, я подвешу ее за запястья, к прелестным ножкам привяжу тяжелый груз, чтобы… хлыстом… терзать ее так долго, хлестать… тоже… да, точно, и там тоже… по ее, по ее —

Я быстро перелег на другую половину кровати и стащил одеяло с обнаженного тела Кристины… Если она сейчас оттолкнет меня, откажет… это станет ее смертью… это будет доказательством того, что она лежит в магическом трансе, что она ведьма… тогда мои пальцы сомкнутся на ее шее…

Кристина отдалась мне, проснувшись или нет, но улыбаясь и, казалось, не без восторга…

V

Когда я проснулся, комната была залита светом. Другая половина кровати пустовала. Внизу в доме раздавались голоса. Я что, «проспал»? Слово не очень-то подходило к ситуации, потому что я сегодня никуда не собирался: «Утро субботы — забудь про заботы». Было без четверти девять. Кто разговаривал внизу? Представители законной власти, которые пришли арестовать меня или допросить, каким образом я оказался в постели с женщиной, не будучи на ней женат? Кто знает…

Я встал и бесшумно приоткрыл дверь в коридор.

— …и окна, пожалуйста. А наверху сегодня ничего делать не надо, — услышал я голос Кристины. — Спальню уберете в следующий раз.

Прекрасно: мое присутствие, стало быть, скрывали… От кого? От служанки, домоправительницы или работницы: в любом случае, от кого-то, выполняющего домашнюю работу… так или иначе, Кристина была хозяйкой…

Внизу зазвонил телефон. Кристина подняла трубку:

— Да, конечно, да, замечательно. В половину десятого… Ну, через час или чуть больше.

Неужели она доктор или дантист? Завести романчик с женщиной, которая одновременно будет твоим врачом, сможет осматривать и ощупывать тебя, совать свой носик в любое отверстие, — это, вообще-то, возбуждает: «Ты мне впрыснешь витаминчик Ц, а я тебе — белый витаминчик Г». И платить не надо: все по безналичному расчету. Мысли эти — о комфорте, удобстве, или, проще говоря, «благонадежности» и, прежде всего, о том, что все это не будет стоить мне ни копейки — приподняли, хоть и в скромных переделах, мою мужественность, утром обычно висящую тряпочкой. Но вот кто-то поднимается по лестнице: я, стараясь не шуметь, поспешил обратно в кроватку, лег, укрылся простыней и сделал вид, что только-только проснулся.


Еще от автора Герард Реве
Мать и сын

«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.


Вертер Ниланд

«Рассказ — страниц, скажем, на сорок, — означает для меня сотни четыре листов писанины, сокращений, скомканной бумаги. Собственно, в этом и есть вся литература, все искусство: победить хаос. Взять верх над хаосом и подчинить его себе. Господь создал все из ничего, будучи и в то же время не будучи отрицанием самого себя. Ни изменить этого, ни соучаствовать в этом человек не может. Но он может, словно ангел Господень, обнаружить порядок там, где прежде царила неразбериха, и тем самым явить Господа себе и другим».


Циркач

В этом романе Народный писатель Герард Реве размышляет о том, каким неслыханным грешником он рожден, делится опытом проживания в туристическом лагере, рассказывает историю о плотской любви с уродливым кондитером и получении диковинных сластей, посещает гробовщика, раскрывает тайну юности, предается воспоминаниям о сношениях с братом и непростительном акте с юной пленницей, наносит визит во дворец, сообщает Королеве о смерти двух товарищей по оружию, получает из рук Ее Светлости высокую награду, но не решается поведать о непроизносимом и внезапно оказывается лицом к лицу со своим греховным прошлым.


По дороге к концу

Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Пустой амулет

Книга «Пустой амулет» завершает собрание рассказов Пола Боулза. Место действия — не только Марокко, но и другие страны, которые Боулз, страстный путешественник, посещал: Тайланд, Мали, Шри-Ланка.«Пустой амулет» — это сборник самых поздних рассказов писателя. Пол Боулз стал сухим и очень точным. Его тексты последних лет — это модернистские притчи с набором традиционных тем: любовь, преданность, воровство. Но появилось и что-то характерно новое — иллюзорность. Действительно, когда достигаешь точки, возврат из которой уже не возможен, в принципе-то, можно умереть.


Три жизни

Опубликованная в 1909 году и впервые выходящая в русском переводе знаменитая книга Гертруды Стайн ознаменовала начало эпохи смелых экспериментов с литературной формой и языком. Истории трех женщин из Бриджпойнта вдохновлены идеями художников-модернистов. В нелинейном повествовании о Доброй Анне читатель заметит влияние Сезанна, дружба Стайн с Пикассо вдохновила свободный синтаксис и открытую сексуальность повести о Меланкте, влияние Матисса ощутимо в «Тихой Лене».Книги Гертруды Стайн — это произведения не только литературы, но и живописи, слова, точно краски, ложатся на холст, все элементы которого равноправны.


Сакральное

Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.


Процесс Жиля де Рэ

«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.