Тигровые каникулы - [10]

Трудно идти в снегопад. Лыжи все время проваливаются, и приходится напрягать силы, чтобы вытащить ноги из глубокого снега. Особенно тяжело пробивать лыжню — идти первым.

Следов звериных нет. Не любят лесные жители выходить из гнезд да из нор в снегопад. Когда снег рыхлый, звери беспомощны. Они ждут, когда снег осядет, когда его схватит ночной мороз, укрепит твердой корочкой наста.

Первыми выйдут на охоту те, кто не нашел добычи перед снегопадом. Голод выгонит их из теплых гнезд. А потом постепенно оживет тайга, вновь покроется узорами звериных следов.

Внезапно Игнат останавливается, подняв руку вверх. Макар и Николай хватают собак за ошейники.

— Гляди, — указывает Игнат Васе.

Под толстыми стволами упавших деревьев прижался к щиту вывороченного корня сугроб, а над ним едва заметный парок.

— Медведь спит, — тихо говорит Игнат. — Как думаешь, чего ему снится?

— Да уж наверное не охотники, — шепотом отвечает Вася, — а то бы он сейчас так рявкнул!

С веток, склонившихся над берлогой, свесилось несколько сосулек, а повыше на прутьях намерзла бахрома инея.

— Дышит, — говорит Вася. — И как ему всю зиму не голодно?

— А он килограммов на шестьдесят, а то и на все восемьдесят за зиму похудеет, — отвечает Игнат. — Выйдет весной тощий, голодный, злющий — не попадайся!..

Когда в тайгу пришла осень, большой бурый медведь стал жадно и много есть. Инстинкт подсказывал, что он должен накопить запас жира для долгой зимней спячки. Он объедал дикие яблоки и груши, заламывая тонкие ветви, обдирал гроздья рябины. Ел орехи и желуди.

Роясь в земле, выкапывал различные корешки, а при случае съедал и попадавшихся червей.

Медведь ловил лягушек, выхватывал на мелководье зазевавшихся рыб, иногда нападал на крупных животных, не отказывался и от падали.

Когда встречались ульи диких пчел, он бесстрашно расковыривал улей, а потом, повизгивая от жестоких укусов, ел мед, замирая от удовольствия и мучаясь от боли. Медведь морщился, рявкал, отмахивался от пчел лапами и все-таки ел душистый мед, сопя и чавкая. Иногда он падал на землю, визжа от боли, терся о траву, а потом снова кидался к улью и не убегал, пока не съедал весь запас, приготовленный пчелами на зиму.

Еще до первых снегопадов медведь завалился в берлогу.

Сейчас он мирно спал. Совсем рядом с его «квартирой» прошли звероловы.

Тук-тук-тук… — дробно застучало наверху.

Дятел расковырял какую-то трещину — вылавливает жучков.

Ни одна птица не достала бы их, кроме дятла: клюв у него сильный, прямой, как долото, язык длинный, как червяк, и будто клеем смазан. И летом и зимой дятел добывает себе пищу.

Голова с красными перьями, как заводная, качается в такт ударам: тук-тук-тук…

В зимнем лесу птиц мало. Изредка пролетают снегири, они обрывают подмороженную рябину. Еще реже попадаются рябчики, деловито клюющие почки.

Птицы не подпускают охотников близко. Только юркие синицы, обшаривая кусты калины, так увлекаются поиском сухих ягод, что к ним можно подойти поближе.

Игнат показывает на большие деревья с полосками содранной коры.

— Изюбры глодали, — говорит он. — Скажи, что это за деревья?

— Ильмы.

— Горные или долинные?

— Не знаю, — отвечает Вася. — Летом по листьям различить могу, а сейчас как? Кора-то у них одинаковая.

— Зимой даже лесник не разберет, где какой ильм. — говорит Игнат. — Вот только изюбры и отличают. У горного ильма едят кору. Рядом будет стоять долинный ильм — его не тронут.

— А как же изюбры их отличают?

— По запаху, — отвечает Игнат. — У изюбра обоняние такое, что он чует, где какой ильм.

— А почему у долинного он кору не ест? — удивляется Вася.

— Невкусная, наверное.

Тянутся к небу могучие стволы таежных великанов, торчат из-под снега ветки кустарника, перекидываются с дерева на дерево толстые, будто канаты, лианы.

Вот ствол лимонника, как удав, оплел молодую березку. Уж который год идет борьба. Наверное, березке не вырваться, задушит ее лимонник. А рядом крепыш ильм. Он не сдался. Налился соками, потужился, разорвал путы. Лопнула лиана, остались одни усохшие обрывки.

Деревья стоят заснеженные, молчаливые. Сотни разных историй происходило около них. О многих звериных судьбах могли бы они рассказать. Но нет у деревьев ни памяти, ни языка, и ничего не говорят они людям.

Правда, если присмотреться к деревьям, заглянуть в опустевшие звериные гнезда, разобраться в следах, оставленных лесными обитателями, — какие только таежные были не привидятся в пустынном зимнем лесу!..

Давным-давно, лет сто назад, во время урагана сломался старый кедр. Падая, он задел лиственницу, выломал у нее одну из ветвей.

Дождь и снег попадали в отверстие, древесина стала гнить. В лиственнице появилось дупло. Оно становилось все больше, и в нем поселилась пушистая веселая белка.

Однажды морозной зимней ночью, когда белка крепко спала, к ее гнезду подобрался небольшой зверек. Он был похож на большого соболя, только окраска его посветлее, мех погрубее и хвост зверька длиннее, чем соболиный.

Это был лютый враг белок, хищная кровожадная гималайская куница — харза. Подобравшись ко входу в беличье дупло, харза ринулась вниз.

Пронзительно закричала схваченная белка.