Тигроловы - [14]

— Это ишшо на воде вилами писано — сам ведь припомнил, сколь народу у нас в бригаде перебывало, да никто не удержался...

— Да ведь мы и не удерживали никого! Даже отпихивали особо ретивых-то, вспомни-ка... — Евтей осуждающе покачал головой. — Ай забыл, брательник? Вишь, какая память у тебя...

— Да ведь и ты, Евтеюшко, грешен по этой линии.

— А я не отмалчиваюсь, — да и грех ли то был? Тогда еще не время было династию разрушать, а теперь оно приспело, и надобно тигроловство наше в хорошие руки передать. — Евтей значительно помолчал, теребя бороду, и вдруг сказал с решительностью непреклонной, точно вколачивая гвозди в сырую древесину: — Хочет этого племянник или нет, но Павлу тигроловом быть!

— Да разве я супротив? Пушшай идет в бригаду! Пушшай, — искренне закивал Савелий. — Я-то ничо, да вот ишшо бы уговорить Николая мово... Токо так, Евтеюшко... — Савелий прислушался — за избушкой радостно повизгивали собаки. — Вот и он, легок на помине. — Лицо Савелия сделалось тревожным и растерянным. — Токо ты, Евтеюшко, сразу-то погоди, не бу́хай, поласковей с ним, без скандалу, — понизив голос, торопливо попросил Савелий. — Слышь-ко, а может, ишшо денечка два повременишь? Может, Павлик-то спытанье не выдержит да уйдет с миром, вот бы и дело решилось...

— Эк тебя выкручивает, брательник! — сердито перебил брата Евтей. — Не стыдно лебезить?

— Ну, делай, делай как знашь! — тоже вспылив, замахал рукой Савелий. — Чо хотите, то и делайте — пушшай горит все ясным огнем!

— А ты не мечись меж двух огней, вот и нечему гореть станет!

За порогом послышались шаги, старики тотчас смолкли, напряженно поглядывая на дверь. Николай вошел усталый, вялым движением стряхнул с шапки снег, мельком глянув на нахохлившихся отца и дядю, спросил равнодушно:

— Чо сидите надутые как индюки, — наверно, опять мировые проблемы решали?

— Нам и земных забот хватает, — сердито проворчал Евтей, отворачиваясь к окну. Он решил крутой разговор с племянником отложить до утра. Устал плямяш — пусть отдохнет, отоспится. Утро вечера мудреней.

Но и утром разговор не состоялся. То ли было тому причиной, что Николай слишком долго заспался и, когда разбудили его, он, торопливо позавтракав, ушел молча по своему маршруту, не дав повода для серьезного разговора, то ли сам Евтей не был готов к этому разговору, но, к радости Савелия, раздора не случилось...

— Придется тебе, Павелко, еще одну ночку у нодейки понежиться, — виновато сообщил Евтей. — Обстановка пока не позволяет. Савелий не против тебя, а Николай и слышать не хочет о твоем присутствии. Стало быть, сурьезного разговору не миновать.

— Да вы, Евтей Макарович, если из-за меня на конфликт идти собираетесь, то зря. Ей-богу, зря, — возразил Павел. — Я около нодьи до конца отлова могу...

— А я и не сомневаюсь, что выдюжишь — не в этом дело, Павелко. А дело-то в том, что надобно поставить на место племянника мово. А второе, пора нам с Савелием тигроловство в надежные руки передавать, а где энти руки? Вот то-то и оно, рук этих нету, и надобно их отыскивать. Отсюда и сыр-бор весь разгорается. На нашей стороне праведное дело, вот и надобно нам с тобой отстоять его. Всяко зло на земле, Павелко, большо и маленько, — одного корня, и, ежели не обходишь зло, а воюешь с ним, непременно и бить тебя будут и пачкать. А когда ты зло обходишь, то уж, конечно, не запачкаешься, не убьешься — везде чист, для всех удобен, ни вреда, ни пользы от такого человека. — Евтей хитро посмотрел на Павла из-под лохматых сердитых бровей. — Не знаю, как такого человека по науке называют, а по-нашему, — это как дерьмо в проруби. Я, Павелко, люблю людей беспокойных, которые за праведное дело стоят, не жалея живота! Я твово родителя, Ивана, хорошо знал. Справедливый мужик был, царство ему небесное, везде вставал за правду, оттого и сгорел раньше времени... Ну и ты, я смотрю, тоже пошел по стезе отцовской. Вот и держись этой линии. У большого корня и ствол прочней, и жизнь полней: то ветры его секут, то ливни, а оно знай стоит и поскрипывает наперекор стихиям, зато и солнца ему много дается. Правда, и буря тако дерево в первую очередь валит, и молния жжет его, но уж тут, Павелко, одно из двух выбирай, что по характеру...

В этот день Евтей Лошкарев удивил Павла тем, что был непривычно разговорчив. Так за разговором незаметно и вроде бы легко вывершили безымянный ключ и, не найдя в нем тигриных следов, по отрогу спустились к нодье. Только тут, у чадящей догорающей нодьи, оба почувствовали усталость.

— Устал я сёдни — инда косточки стонут! — признался Евтей и предложил: — Давай-ка вон ту кедрину суху побыстрей уроним да распилим, и пойду я.

— Идите отдыхайте, Евтей Макарович, сам я тут все сделаю, — попытался воспротивиться Павел, но Евтей молча взял пилу и направился к сухостоине.

Минут сорок ушло на то, чтобы свалить сухой кедр, отпилить от него два двухметровых балана, приволочь их к кострищу, соорудить из них стенку и поджечь ее.

— Ну вот, теперь и верно сам все остальное спроворишь, — удовлетворенно сказал Евтей и, озорно подмигнув, признался: — А я ведь схитрил... Николай с Савелием тоже дрова в зимовейке пилили да кололи, ну и ужин заодно готовили, а я время протянул с тобой, вот и приду сейчас на все готовое. Вишь, как выгадал...