Тигроловы - [13]

— Высоконько забрались мы с тобой, — удовлетворенно заметил Евтей. — Однако и время уже поджимает — придется трусцой поспешать.

Возвращались по левому отрогу — Евтей объяснил, что тигрица может и на отроге жить, если зверь есть, и в ключ не спустится: не захочет лишний раз выдавать себя.

К нодье спустились по крутому распадку уже в сумерках. Евтей попытался помочь Павлу разжечь нодью, но Павел категорически отказался.

— Ну сам, так сам, — добродушно согласился Евтей и пожаловался: — Чо-то сёдни притомился я по твоим следам ходить — больно бегашь ты по-молодому. Завтра я тебе отдам этот лом. — Он похлопал рукой по прикладу карабина. — И рюкзачишко тоже уступлю, а ружье свое оставишь, ни к чему оно — лишний груз.

— Я согласен, Евтей Макарович, не только карабин, но и вас самих на спине таскать.

— Ишь ты, искуситель какой! — довольно усмехнулся в бороду Евтей и шутливо пригрозил: — Да, смотри, не проспи завтра, а то украду ружье-то, ей-богу, украду! Ну, ладно, пойду-ка я. — И пошел, слегка сутулясь и косолапя, точно медведь.

Павел, прежде всегда недолюбливавший Евтея за его угрюмый характер и вид, теперь смотрел на его широкую сутулую спину с благоговением и надеждой.

* * *

— Ну как тамо-тко преследователь наш поживат? — встретил брата Савелий. — В отпуск идти не думат ишшо?

В зимовье было жарко натоплено, пахло свежезаваренным чаем и подгоревшим хлебом.

— А ты, я смотрю, давно возвернулся, — отщипывая с усов сосульки, заметил Евтей. — Али тигру нашел?

— Какое там, тигру! Притомился чтой-то сёдни, — смущенно пробормотал Савелий, поспешно снимая со стены над печкой свою уже просохшую от пота шинель. — Чтой-то спину ломит — к погоде, должно...

— Зря, Савелко, на погоду ропчешь, — с усмешкой перебил Евтей. — Стареем, брательник, стареем, отсюда и хворобы всякие.

Евтей неторопливо повесил над печкой рукавицы, шинель, затем, покряхтывая, принялся сосредоточенно развязывать тесемки на улах.

— Ну, дак чо, Евтеюшко, видал ли нет Павла?

— Вот я и говорю, брательник, стареем мы, — словно не слыша вопроса, продолжал свою мысль Евтей. — Два-три сезона еще поскрипим, побегаем за тиграми, а дальше что? Дальше песок из нас посыпется.

— Ты, Евтеюшко, к чему речь-то клонишь? — осторожно спросил Савелий. — Чо-то лицо у тебя, смотрю, смурное, ай недоволен чем?

Сняв улы и оставшись в одних войлочных чулках, Евтей прошел к столу, взял кружку, в которую Савелий тут же услужливо налил чаю.

— А речь я, брательник, вот к чему клоню, — шумно отхлебывая горячий чай, раздумчиво продолжал Евтей. — Ловим мы с тобой этих самых тигров всю свою жизнь, почитай, сколько народу всякого у нас в бригаде перебывало — сёдни один, завтра другой, а кто из этих людей дело-то наше перенял? Никто! Потому как этого дела мы с тобой никому и не передавали, вроде как боялись передать, а теперь вот к черте последней подходим, а наследника нет, сами помрем — и дело наше некому продолжить...

— Так вить, Евтеюшко, рази Николай-то не наследник?

— Да какой он наследник? — Евтей даже кружку от себя отодвинул, нервно запустил в бороду пальцы. — Отрезанный ломоть твой Николай!

— Это ишшо почему отрезанный? — обиделся Савелий.

— А ты не обижайся, брательник, — помягчал голосом Евтей. — Я и сам бы рад видеть племяша продолжателем нашего дела, династии нашей, да рази ты сам не видишь: нет огня в нем к нашему делу — корысть одна; ты горишь, а он как бы сбоку припеку у тебя или как собачонка на поводу. — Евтей помолчал, разглядывая на столе свои мощные, узловатые руки. — Ты, Савелко, не серчай, но Николай и в самом деле, как норовистый молодой кобелек, у тебя на привязи; ты его в одну сторону ведешь, а он тянет тебя в другую, характер проявляет: дескать, коль я в собачьей стае верховод, то и над хозяином своим тоже верховод...

— Выдумываешь напраслину, — неуверенно возразил Савелий. — Какой он мне верховод? Ишшо не хватало...

— А рази не верховод? Сколь уж было так: ты в одну сторону, он в другую — и перетягивал тебя. А что получалось из того? — Евтей с укоризной посмотрел на брата, строго заключил: — Под каблук ты попал сынку своему, на его инженерско звание смотришь вверх, как на икону, а свое звание уронил и себя принизил. Сын перед тобой благоговеть должен, а не ты перед сыном! Вот за то, что достоинство свое родительское не блюдешь — сам же через то и пострадаешь.

— Ишшо чего — где я достоинство не блюду? — слабо защищался Савелий. — Выдумывашь ты. — И, сняв с печки котелок с похлебкой, поставив его перед братом на стол, попробовал направить разговор в другое русло: — На-ка вот лучше, Евтеюшко, супешнику похлебай, ишшо не хватало нам с тобой раздору... Притомился, чай, целик топтать?

— А вот уж чего не было, того и не было, — с усмешкой проговорил Евтей, многозначительно посматривая на удивленного Савелия.

— Опять ты, Евтеюшко, как заяц на лежку, петлями скачешь. Говори толком — не ходил сегодня никуда, с Калугиным сидел, чо ли?

— Пошто не ходил, ходил, брательник, ходил... Да только не по целику, а по следу готовому едва-едва поспевал за Пашкой. Здоров, черт, как сохатый прет. В самую вершину ключа добрались. Поглядел я нонче на Павла, и вот чо скажу тебе, брательник: из этого парня выйдет настоящий тигролов, попомни мое слово!