Тиберий - [89]

Тиберий слушал его молча.

— Я усмотрел разгадку в изменении настроения Августы, — продолжал Сеян, довольный внимательностью принцепса. — В беседе с Веранией почтенная Августа обронила такую фразу: "Усмирить зверя можно двумя способами: либо убить его, либо накормить". Я думаю, Цезарь, что Августа решила заткнуть вонючую глотку плебса, бросив ему на растерзание Гнея, дабы спасти Планцину. По-видимому, теперь Планцина взвалит всю вину на мужа, и нам в любом случае не удастся его защитить.

— Да, нечто подобное Августа говорила и мне, — подтвердил Тиберий.

Сеян удалился, восприняв последние слова принцепса как руководство к действию.

На форуме с ночи шумела толпа. Тиберий побоялся смотреть в глаза этим разгоряченным людям, видевшим в нем источник всех зол, поэтому отправился в курию в лектике. Когда его "лимузин" проплывал по многолюдной площади, граждане смолкали в страхе пред явлением страшного тирана, но, едва лектика начинала удаляться, ей в след неслись угрозы. "Негодяй не уйдет от ответственности! — кричали активисты Форума. — Если принцепс и сенат станут укрывать преступника от возмездия, мы сами учиним над ним расправу!"

Утренние события укрепили Тиберия во мнении не вступаться за Пизона. Он давно склонялся к такой мысли, но страшился упреков совести. Однако Сеян, озвучив его скрытые чаянья, как бы легализовал их, перевел из разряда постыдных в самые обыденные. А выкрики плебса на форуме позволили Тиберию оправдаться перед самим собою ссылкой на волю народа.

В этот день Пизон, введенный в заблуждение Сеяном, смотрел на принцепса с особой выразительностью, а тот, как никогда, убедительно демонстрировал свою ледяную беспристрастность. Сенаторы уловили настроение Тиберия и сделали вывод, что Пизон обречен. Это их воодушевило. Они обрушили на жертву сокрушительную мощь римского красноречия. Каждый торопился застолбить за собою звание обличителя врага Германика, чтобы потом рисоваться перед плебсом, а если повезет, то и перед правителем, своей принципиальностью, непримиримостью по отношению к пороку. Их речи сверкали молниями, гремели громом, хлестали градом. Буря слов разметала в клочья репутацию подсудимого, и тот вновь сделался отравителем, разрушителем воинской дисциплины и мятежником.

Но и Пизон принадлежал племени римлян, причем являлся далеко не последним из них. Он достойно отражал все выпады и даже переходил в контратаку. Ярлык отравителя никак не приклеивался к его широкому морщинистому лбу, а в ответ на упреки в захвате провинции он сказал: "Приказ главнокомандующего я исполнил и покинул Сирию. Но с его смертью провинция осталась без управления, ведь легат — это не проконсул. А на границах волнуются варвары. Парфяне только и ждали удобного момента для грабежа наших территорий. Мог ли я бросить вверенную мне принцепсом и сенатом страну в угоду какому-то Сенцию? Тем более что сам приход его к власти подозрителен, а права весьма сомнительны. Обратите внимание, отцы-сенаторы, что я отплыл с Востока, когда состояние Германика улучшилось. Но едва я отчалил от берега, как он тут же умер, и, прежде чем я успел возвратиться, в Сирии уже воцарился Сенций. Тут, и впрямь, поверишь в отравление, только вероятный преступник почему-то не призван к ответу!"

Огрызаясь таким образом, Пизон вызвал новый шквал страстей. Так, в эмоциональных перепалках прошел и этот день. Истина не любит шума, она является ищущим в тишине, наполненной флюидами раздумий. Но, похоже, сенаторы и не стремились ее узреть. Порою ответ к задаче не ищут в ее решении, а определяют путем навязывания, декларирования того, что выгодно хозяевам положения. Уж если в науке доказательства подменяются постулатами, то политика подавно должна "химичить", дабы поддерживать свою репутацию грязного дела. Ничего не выяснив, ничего не доказав, Курия, тем не менее, фактически осудила Гнея Пизона. Последующие заседания высокого собрания должны были лишь подогнать закон под заранее "постулированный" результат. Однако подсудимый в курию больше не явился. Наутро его нашли в своем кабинете с пронзенным горлом. Окровавленный меч валялся рядом.

Весть о самоубийстве Пизона застала принцепса еще дома. Он тут же распорядился провести дознание и подробно выяснить, как несчастный провел вечер. Одновременно Тиберий хотел призвать Сеяна, но решил, что именно в эти часы не следует встречаться с такими людьми. В окружении множества рабов, клиентов, чиновников, мнимых друзей его жизнь была прозрачна для недоброжелателей, над ним постоянно довлела угроза сплетни. Очевидно, смерть Пизона враги попытаются связать с именем принцепса, значит, ему нужно лишить их любой информации, способной возбудить молву. Единственное, что он себе позволил, это навестить мать. Но, по словам служанки, Августа еще изволила почивать. Добропорядочный сын потоптался у двери, глядя в лукавые глаза рабыни, и пошел в свои покои. Ему очень хотелось допытаться у служанки, действительно ли Августа спит или же притворяется. Однако он был уверен, что мать, в свою очередь, допросит ее и вызнает, как вел себя и чем интересовался сын, поэтому промолчал.